потому знакомая молодежь обоего пола называла его всегда «Андрей Иванович», чем он был настолько доволен, что заказал себе даже русские карточки: «Андрей Иванович Кенеке, секретарь японской миссии в России».

Знакомство с этими двумя большими морскими семьями давало мне легкую возможность проводить без лишней затраты времени короткие досуги моего академического курса занятий. Работали же в академии много и неослабно. Кроме лекций, надо было найти время прочитать много книг по специальным отделам военной истории и стратегии и готовиться к репетициям в году. Кроме чисто лекционной учебной работы надо было по утрам в назначенные дни недели являться в манеж для обучения верховой езде, от которой освобождались только офицеры строевых частей кавалерии. Уроки езды производились в манеже кадетского корпуса на Васильевском острове, и туда надо было в учебный период занятий являться в 6 ч. утра. Это очень тяжело было в ненастную осень и зимою, особенно для тех, кто жил далеко.

Инструктором верховой езды был ротмистр-немец, прекрасный знаток своего дела, но презиравший людей, которые не умеют хорошо управлять конем и ездить на нем так, как он сам. Он был очень аккуратен, никогда не опаздывал сам, а потому опаздывающих отмечал в книжке и даже удалял из манежа. С нескрываемым удовольствием он приказывал смене закинуть стремена и водил ее не менее получаса рысью, требуя правильной посадки. Подстегивая под брюхом лошади бичом, он быстро доводил плохого ездока до падения, затем делал ему замечания, иногда в очень обидном тоне. Генерал Драгомиров очень ценил его работу, а потому жалобы некоторых слушателей на грубое обращение оставлялись без ответа. Но жалобщик рисковал за это потерпеть еще нечто худшее. Узнав, что в смене есть жалобщик, он всегда находил необходимым подхлестнуть его лошадь, иногда так искусно, что конец бича из-под брюха лошади попадал по ноге ездока, вызывая даже крик последнего. Да, обучение верховой езде для многих было не учение, а мучение. В конце года производился и строгий экзамен верховой езды; неудовлетворительная отметка по этому предмету влияла на общий средний балл и могла иметь дурное влияние.

Чтение лекций по всем предметам общеобразовательного характера и специально военным[предметам] протекало на первом курсе нормально, некоторые из профессоров были мне знакомы по Артиллерийскому училищу и Инженерной академии; новыми являлись почти все профессора по всем отделам военной истории, стратегии и военному хозяйству. За малыми исключениями, читали все они хорошо, предъявляя нам строгие требования к усвоению их лекций. Для практических занятий – решения тактических и военно-хозяйственных задач – мы все разбивались по группам, и у каждой группы был свой ответственный руководитель, офицер Генерального штаба. Я попал в группу полковника Шимановского, очень умного и знающего руководителя, фанатически преданного военному искусству.

В течение зимнего сезона к нам являлся для пробных лекций и ознакомления с его методом обучения солдат грамоте тоже фанатик этого дела артиллерийский капитан Троцкий-Сенютович[154]. Мы с большим интересом выслушали его лекции, ознакомились с его методом и самим букварем. Я с радостью убедился, что в обучении солдат в батарейной школе, а затем в саперной роте был, по существу, близок к методе Троцкого-Сенютовича. К сожалению, этот подвижник всенародного обучения грамоте мало встретил сочувствия в «сильных мира сего»; ему пришлось без всяких серьезных результатов опять вернуться в провинциальные глубины, так как столичные военные сферы очень мало внимания обратили на его метод и горячее стремление обучить грамоте всю нашу армию за время прохождения в ней людьми своей действительной службы, затратив на издание своего учебника, все показные пособия и самую поездку в столицу свои скудные средства, капитан Троцкий-Сенютович без существенного результата и огорченный уехал из Петербурга. Мы вступили в такой период государственной жизни нашей страны, когда главной основой ведения жизни и обучения нашей армии становилась строжайшая экономия. А потому всякое новшество, требовавшее расхода, отметалось как непригодное. Нужно было иметь особый талант и огромные связи, чтобы провести в жизнь армии, что-либо новое и действительно ей полезное.

Порфирий Николаевич Троцкий-Сенютович

Скоро явился к генералу Драгомирову с предложением ознакомить слушателей и другой мученик-изобретатель, знаменитый Давыдов[155] со своим прибором стрельбы из больших орудий на морских судах во время самой сильной качки. Он явился с огромной моделью, состоящей из разных машинок, маленьких пушек и проч., соединенных с его секретом – прибором электрическими проволоками. Он очень заинтересовал генерала Драгомирова, который предоставил ему для установки его моделей с прибором одну из свободных аудиторий, куда и должны были все собраться для слушания лекции Давыдова и показа его опытов. Горе изобретателя Давыдова было в том, что при огромном таланте техника-изобретателя он был косноязычным и сильно волновался в присутствии большого числа незнакомых людей. Поэтому еще за день до лекции он просил генерала Драгомирова дать ему кого-либо из слушателей академии в помощь по объяснению модели и самого опыта. В субботу в нашу лабораторию перед концом занятий зашел ген. Драгомиров; кратко объяснив суть предстоящей в воскресенье лекции с показом изобретения Давыдова, он спросил, не пожелает ли кто ему помочь.

Я охотно вызвался на это поручение. Он познакомил меня с г. Давыдовыми оставил нас вдвоем с изобретателем. Мы объяснились. Я предложил Давыдову подробно познакомить меня с его изобретением, а затем повторить ему все, как я его понял. Он же должен меня все время поправлять. Затем я снова самостоятельно повторю все, а он меня поправит. Он очень горячился и волновался, когда я ошибался. Но, в общем, по третьему разу я довольно прилично изложил суть дела, и г. Давыдов остался доволен, крепко и радостно пожав мне руку. В воскресенье я еще раз до начала лекции снова повторил все объяснение Давыдову, и он остался доволен. Собралось на эту лекцию много желающих не только нашей академии, но и Артиллерийской, Инженерной и моряков. Странно было видеть на кафедре двух лиц: молодого саперного офицера и уже довольно пожилого, небрежно одетого штатского человека, стоявшего у своего сложного аппарата. Лектор-офицер говорил от имени изобретателя, который одобрительно мимикой и отдельным словом поддакивал, показывая свою модель и части сложного прибора, а затем и самый опыт; вспышки целой группы орудий на судне-модели, качающемся подобно настоящему кораблю на волнах. В общем, наша совместная лекция с Давыдовым прошла благополучно. Больше всех был доволен ген. Драгомиров, который сразу оценил все огромное значение этого изобретения.

Но г. Давыдов долго еще понапрасну пытался заинтересовать тех, кто мог действительно дать ход его изобретению и применить