Шрифт:
Закладка:
Сам себе я удивлялся, как постоянно слабели родственные связи в коренной семьей, но теплее всех и крепче чувствовал я связь с родной Мамой, которой изредка раскрывал душу и делился своими заветными мыслями. С Катей мы больше обсуждали вопросы чисто материального характера. Добрые и мягкие братские отношения сохранились с Колей, с самым младшим братом Виталием, с детских лет ко мне очень привязанным. Никакой материальной поддержки теперь я ни от кого из дома не получал. За весь период пребывания в этой второй академии не пришлось ездить в отпуск ни разу.
Прошел зимний сезон учебного года и с наступлением весеннего тепла появилось в вестибюле расписание переводных экзаменов, именно первой их половины. В течение года я занимался довольно усердно, не запуская ни одного предмета. Для меня результаты экзаменов оказались благополучными, и я остался по списку в первом десятке. Но для всего нашего курса и эти экзамены оказались почти конкурсными: переведено было на второй курс только пятьдесят слушателей, а остальные 21 были отчислены, получив по одной неудовлетворительной отметке на каком-либо из экзаменов. Никаких переэкзаменовок и поправок не допускалось в академии, с отчаяния один из слушателей, молодой армейский офицер (женатый и очень упорно добивавшийся поступления в академию), застрелился, к ужасу своей молодой и безумно любившей его жены.
С мая месяца все курсы академии отправлялись в пределах Петербургского уезда на съемки и полевые поездки. Нашему курсу предстояло выполнить три вида съемок: инструментальную (2 квадрат[ные] версты), с триангуляцией, работая с мензулой и теодолитом; полуинструментальную (4 кв. версты) без теодолита, с буссолью, но с точными промерами; глазомерную (20 кв. верст) только с буссолью. На каждую работу давалось строго определенное время, и указывался точно участок работы. В помощь каждому съемщику для ношения инструмента и промеров назначалось три солдата от петербургского гарнизона. Глазомерная съемка производилась только лично слушателями академии. Все манипуляции съемки, а затем штриховка должны быть выполнены самим слушателем; за нарушение этого требования в чем-либо следовало немедленное отрешение от академии. Контролировали съемщиков внезапным объездом штаб-офицеры и обер-офицеры Генерального] штаба, а принимала и сверяла с местностью исполненную в срок работу комиссия из двух преподавателей съемки и руководителя группы. Приемка была строгая до мелочей.
На участках работы пришлось жить в чухонской избушке, лишь бы она была поближе к месту съемки. Питались плохо, чаще всего молоком и яйцами с местным полусырым высушенным хлебом. Боязнь потери времени, особенно в ясную погоду, заставляла каждого из нас никуда, кроме работы, не отлучаться и не иметь общения с товарищем, чтобы не вызвать упрека в несамостоятельности работы. Мы усердно принялись за работу, которая, к нашему огорчению, сильно тормозилась дождями и порывами ветра, валившими вехи, установленные для триангуляции. Не скрою, что маленькая по размеру, но тяжкая по строгости требования, инструментальная съемка и для меня была тягостна, и я едва справился с нею точно в срок. Поверочная комиссия требовала ориентировать планшет по указанному направлению, проверяли по теодолиту положения вех, сравнивали исполненный план с местностью, замечали малейшие несходства или неточности, но, в общем, я получил очень хороший отзыв. Легче прошла полуинструментальная съемка. Обе съемки на планшетах надо было раскрашивать. Удача первых двух съемок подняла у всех настроение, и глазомерная съемка прошла весело, причем мы даже расхрабрились и принимали приглашение дачников на чашку кофе или завтрак, попадая со своим планшетом в какую-либо дачу.
Мою глазомерную съемку поверял полковник Плеве. Он был близорук. Мы следовали по участку, и он тщательно присматривался к моей съемке, снятой для удобства с планшета. В одном леске он споткнулся, упал и, судорожно смяв при падении мой съемочный лист, замарал его еще сырой травой. Хотя он извинился, все же моя, тщательно выполненная работа, среди других имела непривлекательный вид и не дала мне полного балла. Не для всех из нас съемки прошли благополучно: оказались работы недоконченными и даже совсем неудовлетворительными. Несколько человек из-за съемок были отчислены от академии немедленно. Нам стало жутко. Невольно являлась мысль о том, кто же из нас благополучно доберется до конца всех еще предстоящих испытаний?!
В первых числах августа мы вернулись в столицу. В вестибюле академии скоро появились плакаты с расписанием осенних экзаменов (вторая половина), и мы принялись за наши учебники. Нам рассказывали, что раньше, до принятия академии генералом М.И. Драгомировым, съемочные работы проходили без особого труда для не умеющих хорошо чертить или не желающих себя обременять усиленной работой, особенно если наличие денег позволяет это. Так, один из слушателей блестящего кавалерийского полка гвардии вместо солдат для ношения инструмента нанял за большие деньги двух заправских топографов Главного штаба. Переодевшись солдатами, они превосходно и быстро выполнили ему инструментальную работу. Поверочная комиссия в составе двух профессоров (генералов Штубендорфа[156] и Шарнгорста[157]) и руководителя академической группы, прибыв на участок этого кавалериста, были приятно удивлена найти у слушателя-первокурсника такую великолепную работу. Один из профессоров с видимым уважением к слушателю вежливо указал на дальнюю веху и просил по ней ориентировать планшет. Кавалерист долго возился с планшетом и теодолитом, вертел его много раз, а затем наивно сказал профессору:
– Право, не знаю, что сегодня приключилось с моим теодолитом; никак не устанавливается по-настоящему. Все время веха видна в обратном виде!
Члены комиссии, быстро переглянувшись между собою, молча тотчас же уехали, а злополучного кавалериста генерал Драгомиров немедленно отчислил от академии.
Константин Васильевич Шарнгорст
Про этот случай (и, кажется, еще какие-то попытки кого-то из слушателей пригласить себе на помощь в штриховке планшета) знали все твердо, поэтому никаких нарушений правил за мое время в полевых работах не было.
Осенних экзаменов было числом меньше, и предметы не очень трудные, так что все прошло для меня благополучно. По постановлению конференции академии я переведен на старший (второй) курс, а по успехам в списке оказался в первом десятке.
По своему характеру чтение лекций на втором курсе не отличалось от первого курса. Но практические занятия в году приняли другой оттенок: число таких работ стало больше, самые работы серьезнее и ответственнее. Группы со своими руководителями чаще стали
