Шрифт:
Закладка:
Мы ходили теперь по вечерам в академию, когда заседала конференция, ожидая с нетерпением решений нашей судьбы. Наконец, в один из таких вечеров, около полуночи, к нам вышел из конференц-залы правитель канцелярии академии полковник Плеве и раздал литографированные списки окончивших. Под девятнадцатым по списку, начиная с первого, была проведена толстая красным карандашом черта – это счастливцы, окончившие по I разряду; только они получали безусловное право на перевод в Генеральный штаб после отбытия лагерного сбора в том округе, куда каждый попадет. Ниже красной черты до следующей такой же черты – группа II разряда – они по отбытии лагерного сбора в своем округе или каком-либо другом, ближайшем, если приехали издалека, и возвращались в свои воинские части, сохраняя право на перевод в Генеральный штаб, если свой строевой службой, научными важными работами и познаниями заслужат внимание старших начальников своего военного округа, а те пожелают возбудить о таком офицере-академике соответствующее ходатайство. Наконец, в хвосте списка было отчеркнуто три фамилии (а в числе гусар-поручик Елец), считающиеся окончившими академию по III разряду – без права перевода в Генеральный штаб. Все три категории получили по этому постановлению конференции академии право ношения на груди академического значка. Кроме того, офицеры I категории получили право по представлению академии быть произведенными каждый в следующий чин по роду своего оружия. Впечатление[от] объявленного решения было огромно. Мне выпало на долю стоять четвертым по списку, так что я сохранил то же место, что и при поступлении в академию. Но… достойным и трудолюбивым из наших товарищей, оказавшимся под красной чертой, было тягостно и горько.
Мы дружески обнимались, жали им руки, стараясь убедить своих обойденных товарищей примером генерала Скобелева (да и многих других славных имен), окончивших в свое время академию Генерального штаба только по III разряду[161].
В общем, я всем пережитым за время ожидания был сильно взволнован. Вернувшись домой, я долго не мог уснуть и промучился так почти до утра.
Цель моей жизни, по-видимому, была достигнута: я получил высшее военное образование со всеми его соблазнительными правами. Однако, общее настроение у меня было невеселое. Во время полуинструментальной съемки я получил от брата Коли письмо; он сообщал в нем, что приехал навестить отца, который серьезно болен. На хуторе, кроме него,[были] еще Мама и Катя. Отец поручил ему передать мне настойчивое его желание, чтобы я не прерывал занятия в академии и не вздумал бы приезжать на хутор к нему. Отца радовали мои успехи, и он очень будет огорчен, если я прерву экзамены, и как-либо от этого пострадает успешное окончание академии. Коля и Мама с Катей присоединялись к желанию отца, причем Коля добавил, что сделано все необходимое для лечения и ухода за больным. Я нелегким сердцем я на это согласился. Но через несколько дней по окончании академии в ответ на мое письмо об этом моим родным я получил ответ от Мамы: она описывала болезнь и смерть отца, боязнь его мне повредить перерывом выпускных экзаменов и просьбу отца скрыть до времени от меня его смерть.
Мать описывала трогательное отношение к смерти отца всех соседей-хуторян и сельчан. Они собрались в наш двор массой на панихиду и отпевание, не позволили везти гроб, а несли его на руках, часто сменяясь до самого местечка Жорнищи (более 2-х верст) и похоронили под аркой наружной каменной лестницы находившегося в местечке старинного, когда-то униатского, а потом православного храма. Все соседи-крестьяне выразили признательное участие и сочувствие нашей Маме, Кате и Коле и заявили о своем глубоком уважении к почившему нашему отцу, преклоняясь перед его честностью, доступностью, доброжелательством, поразительно скромным образом жизни и искренней любовью к сельскому хозяйству и крестьянам. Они говорили, что он изумлял их своим трудолюбием, всегдашней готовностью помочь крестьянину советом или материально в нужде, но никогда не позволяя себе никакой несправедливости; за обиды же, нанесенные ему, никогда не жаловался в суд, а только стыдил словами обидчиков. Удивлялись они также его физической бодростью и сохранению до 74-х лет всех зубов, которыми он легко грыз орехи и ел фрукты. Его же честность и здравомысленные советы всем, кто из народа к нему обращался, создали ему огромную популярность во всей обширной округе. Нравился им также его прямой, твердый характер, верность своего слову, настойчивость и энергия, с какой он всегда отстаивал правое дело, будь это свое, или чужое.
Мать писала, что, предвидя свою кончину и желая из своих скромных сбережений, какие целиком отец вложил в покупку хутора, уделить поровну всем родным; он задумал продать хутор в одни руки кому-либо, а вырученные деньги разделить между Мамой и всеми нами, избегая тем самым всех проволочек и возни с наследством имения после его смерти. Коля предложил отцу купить весь хутор за ту цену, какую назначит отец, принимая во внимание повышение ценности земли за все истекшее от года покупки время. Отец подумал и назвал 30 000 рублей. Коля мобилизовал все свои личные сбережения за всю свою службу и передал отцу в руки наличными всю сумму. Отец передал эти деньги Маме с тем, чтобы она разделила между всеми нами поровну, включая и себя.
Коля тотчас же отказался от своей доли в пользу Мамы. Когда же сообщили об этом всем другим братьям, то Саша отказался от своей доли в пользу сестры Кати. Но Мама и Катя отказались от лишних долей, чтобы каждому из оставшихся братьев было выдано на руки больше, чем по три тысячи, ибо имелся еще у Мамы хутор в Херсонской губернии, близ местечка Каприцы, и она передавала его Кате. По расчету же Коли, Мама и Катя должны были получить по 6 000 каждая, а мы по 3 000 р[ублей], и на это согласились все братья единодушно. Мне деньги Коля перевел через банк в Петербурге. Получив эти сведения, я тот же час отпросился в кратковременный отпуск и прибыл на отцовский хутор, где застал Маму, Колю и Катю. Отслужив на могиле отца панихиду и проведя несколько дней с родными в тесном и дружеском общении, я поторопился назад в академию, где еще предстояло нам оформить окончательно наш выход, т. е. избрать
