его. Он сделал то, о чём, должно быть, мечтал всю жизнь. То, что, пожалуй, в глубине души, хотел бы сделать каждый. А потом... потом мальчик проснулся дома. Рядом с родными. Рядом с мамой и папой. Сказка? Кто бы мог подумать. Но это реальность! - Фальстрём постучал кулаком по стенке сарая. - Реальность, мать её, ведь я вижу этого мальчика в зеркале каждый ёбаный божий день! Вот за что он убивает, Дэйв. Вот за что этот мальчик душит, забивает до смерти, стреляет в головы и перерезает глотки. Он делает это, потому что заслужил возможность всё исправить.

Фрост распахнул дверь и жестом пригласил Мариуса войти внутрь. От повалившего из проёма запаха мертвечины ажно глаза заслезились. Мариус выплюнул сигарету и смело погрузился в бездну сарая. Фальстрём вошёл следом за ним и закрыл дверь. Дождь стих, а свет от фонарика стал в разы ярче. Внутри всё было почти точно так же, как и на следственной видеозаписи: десятки сложенных штабелями тел и подвешенный вниз головой старик с вырезанным на груди крестом. Вместо ямы в центре сарая из земли торчал широкий пень. Чёрный, словно обгоревший, корни его переплетались толстыми буграми, а сердцевина была выскоблена - мрачный колодец уходил вглубь лесных недр. Несмотря на весь этот отвратный интерьер, Мариус не чувствовал к Фросту прежнего отвращения. Быть может, тот и походил на психа, но его история была закономерна и даже в какой-то степени логична. Иначе, зачем всё это? Зачем он привёл его сюда? Фальстрём мог прикончить его уже несколько раз, но он не стал этого делать. Он будто нуждался в том, кто выслушает его горькую исповедь. Нуждался в том, кто сумеет найти в его действиях хоть какое-то оправдание.

- Я благодарен тебе за эту экскурсию по аллеям памяти, - произнёс Фрост, разглядывая содержимое сарая так, словно впервые попал сюда. - А теперь ответь: есть ли во всём этом смысл? И как бы ты поступил на месте этого несчастного мальчишки?

- В последнее время меня слишком часто кормят сказками, - скептично изрёк Мариус. - Может, те мрачные видения были сном? Я не психолог, но слышал, что детям свойственно видеть то, чего нет. Защитная реакция психики и тому подобное. Мне по ночам и не такие кошмары...

- Да пойми же, Дэви: моя жизнь стала совсем другой. Прекрасная работа. Любящие родители. Жизнь, о которой я когда-то мог лишь мечтать. Свет отправил меня во тьму, но тьма дала мне свет. Она оградила меня от тягот, она подарила мне покой... Ты знаешь, сколько у меня бабла? А сколько шлюх я трахаю в месяц? Да мне столько даже не нужно! И никто!.. никто даже не подозревает о том, во что мне всё это обходится. Я проклял Всевышнего ещё в детстве, и только тогда он возжелал услышать меня. Мир ужасен и несправедлив. От голода гибнут сотни; болезни забирают тысячи; миллионы роют себе могилы, называя их окопами. Что на их фоне двести человек? Пусть хоть один лживый лицемер ответит: много ли я отнимаю у человечества? О нет, нет! У меня нет к цивилизации ни капли жалости, и я готов прикончить в сто, в миллионы раз больше. Пока мир остаётся таким, все наши жизни и гроша ломаного не стоят. Меня терзает совершенно другое: правильно ли я поступаю, скрывая от всех свой дар? Быть может, следует с кем-нибудь им поделиться? Быть может, стоит поделить им со всеми, и люди будут выкашивать друг друга до тех пор, пока земля не станет одним огромным надгробным мемориалом нашему эгоизму? Памятником несовершенства божьего промысла!.. Знал бы ты, как трудно хранить эту тайну. Грех жаловаться, но я мечтаю найти того, кто сможет понять меня. Неужели ты не хочешь бросить судьбе новый вызов?

Мариус задумчиво подёргал усами: а Фальстрёму только в торгаши идти. «Уж чего-чего, но сделки с дьяволом мне только не хватало». Он прибыл сюда для того, чтобы покончить с Фростом, однако теперь тот предлагал ему дружбу. Давид мысленно представил весы. На одной чаше - не бог весть что там, в «Союзе» и снаружи него. Мутная девчонка с какими-то глобальными проблемами. Несколько лет за решёткой. И близкие, которых уже не вернуть. На второй чаше - всё, что душе угодно. Плата и там, и там - убийство. Давид чуть было не передёрнулся от отвращения из-за чёрствости собственных мыслей и сжал открывалку ещё крепче. Затянутые на руках веревки стали свободнее, а это значило, что ему вот-вот придётся схлестнуться в схватке. Кулачищи vs. «Браунинг».

- И что теперь? - спросил Мариус.

- Всё зависит от тебя... - Фрост улыбнулся, показывая зубы, прямо как затравленный волк. Он подошёл к старцу и прикоснулся к его лбу. - И не пытайся обманывать, он видит твои мысли.

Сарай заскрипел, будто под тяжестью многометрового слоя снега; казалось, он поднялся над лесом и разворачивается, как избушка на курьих ножках. Тело старика заколотилось. Мариус безмолвно следил за происходящим, забыв о связанных руках и открывалке. Забыв о Фросте и «Браунинге». Забыв обо всём на свете. Первобытный страх настолько овладел им, что если бы он сломя голову побежал к двери и врезался бы в неё, он пробил бы в ней дыру, как вырезанную в картоне. Лёгкие пронизывал ледяной холод. Тело старика разбухло так, словно внутри него что-то закипело, и он вот-вот разлетится на ошмётки. Отсыревшие стены сарая потемнели от сонмищ чёрных мотыльков, а затем начали сжиматься, обволакивая трупы один за другим. Фрост с улыбкой на лице наблюдал за реакцией Мариуса. Его фонарик несколько раз моргнул, а затем погас. И только когда мрак проглотил всё вокруг, произошло то, отчего Давид застыл, как парализованный: пред ним ясно загорелись два белых кольца, а в ушах зазвучал тот самый голос. В то мгновение он осознал: рассказ Фальстрёма был истинной правдой.

- Здравствуй, Фрост. Вижу, ты привёл гостя.

Вкрадчивое бормотание Фальстрёма зазвучало где-то слева:

- Он ответил на все вопросы, и я посчитал, что его стоит показать вам.

- Интересно... - обладатель голоса вздохнул, отчего сарай протяжно заскрипел; капли дождя настойчиво колотили по черепице, точно хотели пробраться внутрь и подсмотреть за происходящим. - Давид Мариус, верно? Одинокое детство. Тяжёлая юность. Мечты о заботе, любви и свободе. Душа, заблудшая в поисках лучшей жизни. Ты прибыл сюда, чтобы всё исправить?

Мариус не знал, что ответить; играть в пятнашки с тем,