ней и его удивило, что они и одеты, и обуты по последней моде, и по поведению, и по разговору их не отличишь от городских, хотя они живут у черта на куличках, как выразился Старков.

— Так я же говорю, что это удивительно. Ты с ним долго сидел один на один, как он?

— Ничего, ничего…

— Бог ты мой, Женя, ну что ты заладил: ничего да ничего. Ничего и есть ничего.

— Он уж больно молчаливый; да, нет — и все…

— Ну, ты тоже не Райкин. Оба вы тут друг другу пять слов сказали и наговорились досыта. Устали, наверное, от разговоров.

— Почему же? Не очень все-таки устали, — засмеялся Окушко. — Он рассказывал о своей работе. Говорит, что там вначале-то, не дай бог, как трудно было, а теперь столько всего понастроили, что и не замечают свою отдаленность. Привыкли так, что и тайга им не в тягость.

— Вот и Ольга Владимировна тоже об этом рассказывала, но немного по-другому: надоело, говорит, и уговаривает мужа переехать куда-нибудь поближе к центру. Она ведь всю войну была на фронте. Связистка. А с Василием Игнатьевичем встретились случайно, чуть ли не в эшелоне, когда возвращались с Победой. Ни у него, ни у нее не было никого из близких. Родственницу она разыскала только через десять лет после окончания войны. А у него вообще никого нет. Живут душа в душу, все у них есть, и детей на всю жизнь обеспечили всем, а их четверо.

Окушко с улыбкой посмотрел на жену. Он знал ее дотошность и не сомневался, что она действительно многое узнала о жизни Старковых. Лизонька его умела располагать к себе людей, и не то, чтобы она выпытывала чего-то специально, а просто слушала, и ее неподдельная искренность и доброта всегда вызывали ответное чувство откровенности у ее собеседниц.

Она быстро переоделась в легкий домашний халат и ушла на кухню, а Евгений Степанович, сославшись, что у него заныла поясница, разделся и лег в кровать.

Минут через пятнадцать Елизавета Андреевна снова зашла к нему.

— У тебя действительно очень болит, или ты чем-то расстроен?

— Нет, не расстроен. Немного болит, беспокоит.

Она быстро прослушала пульс, затем измерила давление, прощупала спину и живот и сказала, что поставит горчичники и даст таблетки.

— Но ты, Женя, что-то все-таки скрываешь? Тебе они чем-то не понравились.

— Что ты, Лиза. Неплохие люди. — Помолчав, добавил, чтобы рассеять волнение у жены: — Он кого-то мне отдаленно напоминает. Даже сам не пойму кого. Сам он здесь впервые, на войне мы были на разных фронтах, и из своих мест он никуда за эти годы не выезжал. И Варя говорила, что у него вся радость — охота и рыбалка.

— Ну, это у меня тоже бывает. Пройдет! — Она махнула рукой. — Юрке они очень понравились.

— А он им?

— Что за разговор! — и Елизавета Андреевна сделала такой жест, который был убедительнее и красноречивее всяких слов. Но она все-таки не утерпела и рассказала, как Ольга Владимировна хвалила Юрия.

2

Через день, после работы, Евгений Степанович повез свата на своей черной «Волге» показать ему город. Ольга Владимировна отказалась от этой поездки. Они с Елизаветой Андреевной еще вчера договорились кое-куда сходить по делам, связанным со свадебными покупками и приготовлениями.

Почти два часа он возил Старкова по городу. В конце поездки они остановились у одного из городских парков, узкой лентой вытянувшегося более чем на километр вдоль высокого берега реки.

Выйдя из машины, они прошли к самому обрыву и, закурив, долго смотрели на оживленную реку, на заречную часть города.

— Видите, вон, — Окушко показал рукой и назвал завод.

— Я наслышан, конечно, об этом заводе чуть ли не с детства. Огромный завод.

— Да, немаленький, — улыбнулся Евгений Степанович. — Я там много лет проработал инженером, а затем потянуло в конструкторское… Там и тружусь.

Окушко знали в городе и как крупного конструктора, и как общественного деятеля.

— Это интересно. Там заплутаться, наверное, можно, — Старков показал на завод.

— Можно… Но вы же говорите, что в тайге ориентируетесь лучше, чем в городе?

— Так это привычка, Евгений Степанович, — ответил Старков.

Покурив, они молча пошли вдоль обрыва по узкой, но хорошо ухоженной дорожке. Окушко немного прихрамывал и при каждом выпрямлении откидывал назад свою крупную красивую голову.

— На войне, Евгений Степанович? — спросил Старков.

Окушко догадался, что тот спрашивает о его хромоте, и ответил не сразу, а пройдя несколько шагов, когда они повернули на широкую аллею, ведущую к выходу.

— Я добровольцем ушел на фронт, студентом. А на передовую попал только в сорок втором. А это, — он похлопал себе по шее и пояснице, — летом сорок четвертого, под Варшавой.

Когда они приехали на квартиру, Елизавета Андреевна набросилась на мужа.

— Женя, ты же замучил, наверно, Василия Игнатьевича. И голодные оба. Давайте быстренько за стол.

Стол был уже накрыт. Ольга Владимировна помогала хозяйке дома.

Вскоре пришли Юрий с Варей, а вслед за ними и Светлана — младшая дочь Окушек, студентка консерватории. Светлана была настолько дружна с Варей и влюблена в нее, что даже ревновала ее к брату. А когда ей сказали в присутствии Юры и Вари о их предстоящей свадьбе, она нахмурилась, пожала только плечами и, ничего не сказав, направилась к себе в комнату.

— Что это за номер, Света? — строго спросила мать.

— А что такое? — развела она руками и опять было хотела уйти к себе, но мать ее задержала.

— Ты почему это так? Что это за новость? — не отставала от нее мать, возмущенная ее поведением.

— Ну и что? Свадьба как свадьба. — Помолчала, стоя у двери. — Просто жалко расставаться с Варей.

Вот и все.

— Как это расставаться? Кажется, наоборот, она входит в нашу семью.

Света подошла к Варе.

— Чего ты в нем нашла хорошего? Рот до ушей. Бог ты мой.

— Так это же от радости он так растянулся, Светка, — громко захохотал Юра и, подойдя к сестре, хотел обнять ее, но та молча, без улыбки отвернулась.

— Так как же теперь, Света? — спросила Варя, шутливо изобразив на лице выражение отчаяния, хотя вначале она и в самом деле стушевалась.

— Я бы отказалась, пока не поздно. Будем с тобой вдвоем жить незамужними праведницами.

Все тогда расхохотались, а Юра, подойдя к сестре, схватил ее за руки.

— Молчала бы уж, праведница. Как будто я не знаю твоего скрипача…

— Виолончелист…

— Ну да, а есть еще футболист…

— Говори точнее, не просто футболист, а заслуженный мастер спорта. Не следует принижать достоинства себе подобных,