— Верно! Верно!.. — хором закричали школьники. Старики только покачали головами.

Однако продвигаться вперед было очень трудно. За весь день, с раннего утра и до позднего вечера путешественники «проплыли» всего… три километра. Когда на привале отрядный радист Володя Климанов установил антенну, и из приемника очень знакомый голос артиста пропел «Капитан, капитан, улыбнитесь», то даже это никого не развеселило. Измученные ребята хотели только одного: спать, спать и спать…

На следующий день штурмом взяли четыре километра, еще через день — пять. Темпы нарастали. За эти несколько дней похода ребята похудели, почернели под палящими лучами солнца, руки у многих были поцарапаны, покрылись мозолями и ссадинами; одежда на многих ребятах порвалась, лапти от долгого пребывания в воде развалились. Словом, когда ребята добрались, наконец, до деревни Петропавловки, они были похожи не то на сошедших с полотна репинских бурлаков, не то на разбойников…

На следующий день, рано утром, когда экскурсанты еще крепко спали в здании петропавловской школы, Владислав Антонович отправился на разведку. Результаты разведки были самые неутешительные. Путь впереди был такой же трудный.

Владислав Антонович знал, что проклятые перекаты должны скоро кончиться, кроме того, где-то в верховьях прошли дожди, и вода должна скоро хоть немного прибыть в реке, но хватит ли у ребят выдержки преодолеть этот последний десяток километров тяжелого пути? Что делать? Где выход?

Конечно, можно бросить лодки и идти пешком. Правда, он обещал леспромхозу доставить лодки обратно в Юрюзань, но там поймут, поверят и даже не упрекнут его, если он явится без лодок. Но разве это выход из положения? Он должен воспитывать в подростках настойчивость, упорство, а разве не в борьбе с препятствиями вырабатываются эти качества, необходимые советскому человеку — строителю новой жизни?!

Ученикам восьмого-девятого классов, комсомольцам, пора знать, что жизнь — это не одно удовольствие, что на жизненном пути встречаются препятствия и трудности и надо не бояться этих трудностей, а уметь их преодолевать.

Так размышлял Владислав Антонович.

На миг в памяти всплыло волевое, энергичное лицо Макаренко — любимого и авторитетного педагога, которому он всегда стремился подражать и у которого многому научился, и Владислав Антонович спросил себя: а как поступил бы в таком случае Макаренко? Бросил бы он лодки или нет? И, вспомнив знаменитый лозунг колонистов Макаренко — «Не пищать!», директор удовлетворенно улыбнулся:

— Нет, Макаренко не бросил бы лодок. Значит не должны бросать и мы!

А в это время в школе, где ночевали ребята, произошли следующие события.

Дежурная Таня Абаимова, видя, что никто из ребят не поднимается сам, стала будить их, бесцеремонно расталкивая:

— Да вставайте же, наконец!.. Пора! Скоро завтрак поспеет…

— А куда спешить? — лениво позевывая, спросил Вася Сафронов, светлоглазый паренек, с трудом разгибая спину и морщась от боли, пронизывающей каждый мускул. — Успеем еще!..

— Как куда спешить? — возмутилась Таня, — завтракать, говорю, нужно и ехать.

— Это на чем же ехать? — ехидно усмехнувшись, спросил Вася.

— Как на чем? — оторопело взглянула на него Таня. — На лодках, конечно. Да вы что сегодня? С ума что ли посходили все?

— Сойдешь тут с ума, — пробурчал Вася, а из угла комнаты кто-то мрачно пошутил: — Это еще неизвестно, кто на ком будет ехать, мы на лодках или опять лодки на нас.

В школе поднялся шум.

— Вот что, ребята! — закричал Сафронов, в волнении ероша свои светлые, коротко остриженные волосы. — Я предлагаю бросить лодки и идти пешком! Хватит!.. Помучились! Что нас привязали к ним что ли?

— Бросить? — насмешливо спросил его капитан Костя Попов. — Так тебе адмирал и позволит бросить лодки! Он их обратно в леспромхоз обещал доставить.

— А мы что, по-твоему, двужильные что ли? — крикнул Вася, протягивая вперед руки со вздувшимися мозолями. — До каких же это пор дальше такое терпеть можно?.. Вы, как хотите, а я пойду пешком!

— Неудобно как-то, ребята, бросать лодки, — сказал смущенно, почесывая затылок, Гена Буслаев. — Что о нас в школе-то скажут?

— Ах, вам неудобно?! — набросился на него Сафронов. — Скажите, пожалуйста! Ему неудобно! Уж молчал бы лучше. Будто я не вижу, что сам ты в душе согласен со мной, только звание твое капитанское не позволяет тебе марку терять!

— Верно, Васька! — загудели со всех сторон.

— Бросим лодки!

— Хватит!..

Вдруг в дверях показался Владислав Антонович. Ребята замолчали, воцарилась мертвая тишина.

— Что здесь происходит? — стараясь казаться спокойным, спросил директор. Ребята угрюмо молчали.

— Владислав Антонович! — выступил вперед Сафронов. — Мы устали и тащить дальше лодки не можем. Мы пойдем пешком!

— Кто это «мы»?

— Мы — все… — ухмыльнулся Сафронов.

— Все ли?.. Не знаю, — и повысив голос, директор напомнил ребятам: — Я знаю другое. Мы все решили идти вперед и, несмотря на трудности, добраться до большой воды: нам доверены лодки — государственное имущество. Мы его бросить не можем. Мы должны беречь государственное добро. Мы не можем отказаться от плавания, когда большинство трудностей позади. Впереди у нас большой и интересный путь! Что о нас будут говорить в школе, когда узнают, что мы испугались трудностей?.. Итак, митинг объявляю закрытым! А сейчас всем идти завтракать! Капитанов прошу остаться. Останься и ты, Сафронов…

Вечером, когда очередные восемь километров остались позади, Вася Сафронов при свете костра записал в свой дневник:

«…Сегодня утром в беседе снами Владислав Антонович приводил примеры героизма из нашей советской действительности, когда людям приходилось в сотни раз тяжелее, чем нам, но они не страшились трудностей, а мужественно их преодолевали и добивались, наконец, своей цели.

Он рассказал о строителях города Комсомольска-на-Амуре, которые в стужу баграми перетаскивали бревна по узкому каналу, прорубленному во льду Амура.

Я понял, что поступил глупо, недостойно. Особенно я это почувствовал после личной беседы с Владиславом Антоновичем.

«Ты хороший человек, но у тебя нет выдержки, а она для тебя необходима», — сказал он мне».

Ночью разразилась гроза. Вода хлынула сверху сплошным потоком, точно в небе где-то образовалась дыра. Вековой лес глухо шумел под сильными порывами ветра; ослепительно яркие вспышки молний на миг вырывали из темноты край палатки, за которым виднелись немного испуганные лица девочек, давно потухший костер и ближайший ряд сосен; дальше ничего нельзя было рассмотреть за сплошной пеленой дождя.

Раскаты грома усиливались и многократно повторялись гулким эхо; временами казалось, что сами небеса обрушились на землю. Дождь шел всю ночь. Утром он кончился так же внезапно, как и начался, и в безоблачном, точна вымытом, небе засияло солнце. Утих монотонный, однообразный шум дождя, всю ночь барабанившего по