– Что верно, то верно, сад у нас превосходный, – сказала Пегги. – Мы здесь проводим целые дни.

– «Мы»?

– Я с Сэром Фрэнсисом.

– Верно, Друзья они – водой не разольешь. Угощайся, – сказал Роберт Най, протягивая Линдквисту пачку сигарет. – Нет? Как пожелаешь. Я лично в гусях ничего такого не нахожу, – закурив, продолжал он, – однако меня и цветы, и природа вообще никогда особо не привлекали.

– Роберт обычно в доме торчит, работает над статьями, – пояснила Пегги, подхватив гусака и усадив к себе на колени. – Садись, Томми. Садись, посиди с нами.

– О нет, мне и так хорошо, – заверил ее Линдквист.

Внезапно умолкнув, гость обвел взглядом Пегги, цветы, траву, неподвижного гуся. Пурпурные и белые ирисы позади ивы покачивались, колыхались на легком ветру. Хозяева тоже молчали. В прохладном саду сделалось на удивление тихо. Наконец Линдквист вздохнул.

– Что с тобой? – спросила Пегги.

– Знаешь, все это напоминает мне одно стихотворение, – сказал Линдквист, потирая лоб. – Из Йейтса, кажется.

– Да, сад у нас – можно сказать, не сад, а поэма, – согласилась Пегги.

Линдквист сосредоточенно сдвинул брови.

– Понял! – со смехом воскликнул он. – Ну конечно, это все ты с Сэром Фрэнсисом. Ты с Сэром Фрэнсисом на коленях. «Леда и лебедь».

Пегги нахмурилась.

– Разве я…

– Лебедь был Зевсом, – напомнил ей Линдквист. – Зевсом, принявшим облик лебедя, чтоб подобраться к Леде, пока та купалась. И так, в виде лебедя с ней… э-э… переспал, а Леда родила от него Елену Троянскую, помнишь? Дочь самого Зевса. Как это там… «Внезапный гром: сверкающие крылья сбивают деву с ног…»

Тут Линдквист осекся: Пегги, вспыхнув румянцем, дрожа от ярости, в возмущении подняла брови. Внезапно она вскочила и столкнула гуся с колен.

– Что с тобой? – удивился Роберт. – Что он такого сказал?

– Да как ты только посмел?! – бросила Пегги Линдквисту, отвернулась и быстрым шагом направилась прочь.

Роберт бросился за ней следом, ухватил жену за плечо.

– Но в чем дело-то? Что стряслось? Это же просто стихи!

– Пусти!

Стряхнув с плеча его руку, Пегги повернулась к нему. В таком возмущении Роберт не видел ее еще никогда: лицо – будто маска из слоновой кости, глаза – что два камешка.

– Но, Пег…

Пегги подняла взгляд.

– Роберт, – сказала она, – я жду ребенка.

– Что?!

Жена кивнула.

– Я собиралась сказать тебе сегодня вечером. Но он откуда-то знает, – поджав губы, продолжала она. – Знает, потому так и сказал. Роберт, пусть он уйдет! Пожалуйста, пусть он уйдет!

Най машинально кивнул.

– Конечно, Пег. Конечно. Только… это правда? В самом деле правда? Ты действительно ждешь ребенка? – спросил он, обнимая жену. – Но это же просто чудо! Милая, это же великолепно! Новость великолепнее я в жизни еще не слыхал! Бог мой… боже правый… это же самая чудесная новость на свете!

По-прежнему обнимая жену, Най повел ее обратно, к скамье. Вдруг ему под ноги подвернулось нечто мягкое, подпрыгнувшее и зло зашипевшее. Хлопая крыльями, яростно щелкая клювом, Сэр Фрэнсис вперевалку отбежал в сторону.

– Том! – во весь голос закричал Роберт. – Том, ты только послушай! Послушай, что я скажу! Пег, можно сказать ему? Ты не против?

Сэр Фрэнсис яростней прежнего зашипел ему вслед, но в общем волнении никто этого не заметил.

Рожденного мальчика назвали Стивеном. Домой из больницы Роберт Най ехал без спешки и всю дорогу мучительно размышлял. Стоило ему узнать, что у него в самом деле родился сын, мысли сами собой вернулись в сад на заднем дворе, в тот день, когда к ним заглянул по пути Том Линдквист. Заглянул и процитировал строки из Йейтса, так возмутившие Пег. С тех пор Най невольно проникся к Сэру Фрэнсису холодной неприязнью и воспринимать гусака по-прежнему больше уже не мог.

Оставив машину перед домом, Роберт поднялся на крыльцо. Откровенно сказать, с Сэром Фрэнсисом он не ладил с первого дня, с того самого дня, когда они с Пег купили гуся за городом. Идея покупки целиком принадлежала Пег, увидевшей объявление у ворот одной из ферм и…

На крыльце Роберт ненадолго остановился. Как разозлилась Пег на беднягу Линдквиста! Конечно, цитата прозвучала бестактно, но все же… В раздумьях Роберт наморщил лоб. Вот глупость какая! Они с Пег женаты три года. Вне всяких сомнений, Пег любит его и верна ему. Правда, общего у них маловато. Пег любит сидеть в саду, читать, размышлять, подкармливать птиц… Или играть с Сэром Фрэнсисом.

Обогнув дом сбоку, Роберт вышел на задний двор и углубился в сад. Ну, разумеется, Пег любит его! Любит его и хранит ему верность. Одна мысль о том, будто ей могло прийти в голову… будто Сэр Фрэнсис мог… Нет, это просто абсурд!

Роберт остановился. Сэр Фрэнсис, пасшийся у дальнего края сада, деловито тянул из земли червяка. Под взглядом Роберта белый гусак проглотил добычу и отправился дальше, искать в траве насекомых, жуков с пауками. Вдруг гусь замер на месте, насторожился, и Роберт решительно зашагал к нему. Вернувшись из больницы, Пег будет по горло занята малышом Стивеном, так что лучшего времени не придумаешь. Хлопот у Пег образуется полон рот, и о Сэре Фрэнсисе она, пожалуй, забудет начисто. Младенец и все прочее…

– Поди-ка сюда, – сказал Роберт, подхватив гусака. – Этот червяк в нашем саду был для тебя последним.

Сэр Фрэнсис яростно загоготал, рванулся прочь, лихорадочно отбиваясь клювом. Роберт отнес гуся в дом, сунул в извлеченный из чулана чемодан, щелкнул замками и утер взмокший лоб. И что же дальше? Назад его, на ту самую ферму? Всего полчаса езды… Вот только сможет ли он ее отыскать?

Ладно, попробуем.

Роберт отнес чемодан к машине и бросил на заднее сиденье. Всю дорогу Сэр Фрэнсис оглушительно верещал – поначалу от злости, но вскоре, как только Роберт свернул на шоссе, злость в гоготе гусака сменилась отчаянием и безысходностью.

Сам Роберт упорно молчал.

Осознав, что Сэр Фрэнсис покинул их дом навсегда, Пегги о нем почти не заговаривала. Похоже, смирилась с его исчезновением, хотя около недели держалась необычайно тихо. Затем она постепенно повеселела, как ни в чем не бывало смеялась, играла со Стивеном, выносила его на солнце, клала на колени, нежно ерошила мягкие детские волосы.

– Совсем как гусиный пух, – однажды сказала она.

Роберт согласно кивнул, хотя сравнение пришлось ему не слишком-то по душе. Разве похоже? Скорее уж как кукурузные рыльца… Однако вслух возражать он не стал.

В нежных, заботливых материнских руках, часами греясь на солнце