кто виноват. Да, в некоторых вопросах он был принципиален и ни за что бы не стал просить прощения, но если дело касалось всякой ерунды – того же лака для ногтей – почему бы и не сказать, что Слава прав? Он не прав, конечно, но пусть думает, что прав.

Конфликт с Артуром тоже был принципиальным: Льву вовсе не хотелось извиняться за бокал вина, перевернутый на его рубашку, потому что это было заслуженно. Потому что это он, Артур, должен извиняться перед ним за все те мерзости, что говорил про Славу. Но никто не хотел идти на перемирие, а оставаться в натянутых отношениях стало невыгодно.

Во-первых, никакого врачебного окружения у Льва не успело сформироваться. У него была только его группа – десять однокурсников лечфака, ни один из которых не внушал ему доверия. На практических базах он всегда крутился вокруг реаниматологов, анестезиологов и хирургов, желая попасть в самое, как они это называли, «мясо». Сейчас ни один из них не мог ему помочь.

А вот Артур – мог, и это во-вторых. Единственный врач, знакомый ему близко, и как раз – нужной специальности. Лев подумывал обратиться к преподавателям на кафедру онкологии и лучевой терапии, но, вот незадача, онкологию на пятом курсе у него преподавала Эльза Арнольдовна – мама Артура. Она была профессором, доктором наук, практикующим врачом – в общем, университетским всем-всем-всем. И Льву неудобно было идти к ней, не помирившись с её сыном (кто знает, насколько подробно тот посвящает мать в свои конфликты с друзьями?) В общем, наступив на горло своим принципам, Лев извинился перед Артуром. Но чтобы тот не подумал, что он прям искренне извиняется от нечего делать, сразу же добавил: «Мне нужна твоя помощь». Они говорили по телефону, Лев услышал самодовольное хмыканье в трубке, и потом совсем неожиданное предложение сходить в бар, выпить.

- Ты же знаешь, что мне нельзя, - холодно ответил Лев.

- Почему? – усмехался Артур. – Ты же не кодированный.

- И не хочу быть кодированным.

- Не драматизируй, дорогой. Возьмём что-нибудь легкое.

Да, Лев ещё в гей-клубе Сан-Франциско понял, как на него влияет «что-нибудь легкое». Но подозревая, что Артур может сдать назад, если Лев начнёт злиться и выдвигать свои условия, он согласился на такой формат встречи.

Они увиделись в девять вечера в центре города, место выбирал Артур. Льву даже понравился тот бар: небольшой, музыка играла тихо, никаких пьяных компаний – посетители сидели в мягких креслах по два-три человека за столиком. Артур опоздал на десять минут, заказал стейк и бутылку вина на двоих, уточнил у Льва, будет ли он что-нибудь («Я угощаю»), но тот покачал головой.

- На голодный желудок быстрее напьешься, - улыбнулся Артур.

Лев об этом подумал, но всё равно отказался. Кусок в горло не лез.

Официант поставил на столики два бокала, откупорил бутылку и заполнил бокал Льва бордовой жидкостью. Артур, как на зло, тут же спохватился говорить тосты:

- Ну, давай за встречу?

Льву пришлось чокнуться с ним и поднести бокал к губам. Он постарался не делать больших глотков.

Нужный разговор не клеился. Артур долго распинался на общие темы: как тяжело сейчас найти работу молодым специалистам, вот то ли дело раньше, у его мамы («Кстати, о твоей маме…» - хотел вставать Лев, но не успел), всё было предопределено: заканчиваешь институт и точно знаешь, что государство не даст пропасть тебе без работы, а сейчас он, врач, должен ходить по больницам, обивая пороги, и доказывать, что он им нужен, а разве он может быть им не нужен, или, может, у нас страна не первая в мире по онкологическим заболеваниям, или, может, у нас онкологи на дорогах валяются, или…

- Кстати, об этом я и хотел по…

- Или вот что они хотят? – говорил Артур, не слыша его. – Ну там, сверху. Что надо реформировать здравоохранение. Они постоянно это талдычат и все соглашаются, а сами продолжают пользоваться выгодами текущей ситуации…

Лев, отчаявшись достучаться, решил позволить Артуру выговориться, а сам стал небольшими глотками цедить вино. Всякий раз, когда его бокал пустел больше, чем наполовину, Артур подливал – и ему, и себе.

Спустя сорок минут разговора Артур начал проклинать зажравшихся стоматологов, которые вообще не врачи, а так – «недоврачи», но за каким-то чертом получают «кучу бабок», и вдруг:

- Кстати, я подцепил себе мальчика со стомфака.

- Чего? – Лев нахмурился, не уследив за мыслью: недоврачи, бабки, мальчик со стомфака…

Артур сладко потянулся в своём кресле и сказал:

- Мальчик типа твоего. Семнадцать лет. Наивные они, да?

Лев молчал, не зная, какой реакции ждёт Артур. Он опьянел, как ни старался этого избежать, и теперь становилось не ясно: ничего не получается уловить из разговора, потому что алкоголь ударил в мозг, или потому что Артур действительно порет чушь?

Он помнил, что, во избежание новой ссоры, нельзя огрызаться с Артуром, поэтому вместо: «Сам ты наивный, придурок», ответил:

- Ничего они не наивные.

«А кто эти они, блин?», - подумал Лев, чувствуя, как всё-таки теряет связь с реальностью.

- Как у вас со Славой? – Артур скабрезно улыбнулся.

- Нормально, - ответил Лев, потянувшись через стол за бутылкой.

Артур, проследив, как он наливает вино в бокал, спросил:

- Решили свою проблему?

- Какую? – не понял Лев.

- Ну… Ты его того? – Артур подмигнул Льву. – Распечатал?

- Распечатал?

Артур рассмеялся:

- Ты и правда совсем не умеешь пить.

Лев подумал: пока хоть что-то помнит и соображает, нужно обсудить проблему, из-за которой он вообще решил мириться с Артуром.

- Кстати, о Славе… Можешь посмотреть снимок его сестры?

- Какой?

- Э-э-э… Старшей.

Артур прыснул:

- Какой снимок, а не какой сестры!

- А, - Лев почувствовал себя глупо. – Мам… Мамо…

Чёрт, он же знает, как это выговаривать! Почему не получается?

- Сиськи, - упростил Артур.

Так упростил, что Льву стало не по себе. Он поправил его:

- Молочные железы.

- По-нашему – сиськи.

- «По-нашему» – это по какому? – он почувствовал, как трезвеет от злости. – Ты же врач.

Артур закатил глаза:

- Какой ты зануда, – он хлебнул из бокала, звонко поставил его на стол и, на удивление, перешёл к делу: – Завтра приезжай в онкодиспансер. До обеда только, потом я уйду. Лучше принеси всё, что есть, анализы там, если она