И, не дожидаясь согласия, он передал орущего пацана Льву. Мики, вглядевшись в его лицо, закричал ещё сильнее и начал вырываться из рук. Льву тоже захотелось орать.

- Почему я должен с ним стоять? – не понял Лев.

- А вдруг он начнёт умирать? Ты знаешь, что делать.

- Да он не начнёт умирать, он просто…

«Просто поцарапал щеку», - хотел сказать Лев, но Слава уже бежал дворами до ближайшей аптеки.

Выдохнув, Лев огляделся по сторонам: нет ли какой-нибудь женщины, на которую можно спихнуть ребёнка и тоже сбежать? Никого не было. Он стоял на безлюдной улице в утро понедельника – с одной стороны завод металлоконструкций, с другой – почта России.

Посмотрев на Мики, который, сорвав голос, начал хрипеть, Лев попытался с ним договориться:

- Вот что ты плачешь? Не так уж там всё и страшно, – для убедительности он добавил: – Я – врач. Я точно знаю.

Хныканье стало затихать («Ого, сработало»), и Мики, прикрывая воспаленные глаза, привалился разодранной щекой к лацкану пальто Льва – а там, за лацканом, выглядывала белая рубашка. Лев встряхнул его, призывая проснуться.

- Нельзя! – сказал он, как собаке. – Я в белом, меня нельзя пачкать!

Ага, как будто ему было до этого дело!.. Мики сонно ткнулся к шее Льва, измазывая кровью и пальто, и воротник рубашки. Он глубже задышал, призывая самого себя к терпению.

- Ладно… Ладно… - приговаривал Лев незнакомым, более высоким голосом. – Это нормально… Дети всегда всё портят…

Когда Слава вернулся с зелёнкой, перекисью, ваткой и бинтами, Мики уже мирно сопел у Льва на плече, пока сам Лев ходил взад-вперед, ловя умилительные взгляды прохожих. Чертовы прохожие… Вот когда надо было спихнуть ребёнка – не было никого, а как он сам справился, так все стянулись посмотреть, и ходят теперь, зыркают.

Слава тоже умилился, сделав брови домиком:

- Как мило…

- Буди давай, - шепотом приказал Лев. Шепотом – чтобы не разбудить, естественно.

- Жалко, - ответил Слава. – Может, до дома донесешь?

- Ага, там твоя мама, а я весь в его крови, она решит, что это я сделал!

- Что? Подрался с двухлеткой? – фыркнул Слава. – Хотя… Ты можешь.

Лев, сердито фыркнув, решил проигнорировать эту глупую иронию. Слава подкатил коляску ближе к нему и велел:

- Сажай. Только осторожно, а то он опять заорёт.

Лев присел на корточки перед коляской и, придерживая голову Мики за затылок, аккуратно вернул малыша на место. Мальчик нахмурился, поежился, опустил подбородок к правому плечу, но глаза не открыл. Парни выдохнули: спит.

Слава посмотрел на зеленку в своей руке.

- Может, обработать, пока не видит?

- Он тогда точно проснётся и будет орать, - возразил Лев.

- Думаешь?

- Конечно, зелёнка – это больно, - Лев поморщился, вспоминая детские травмы. – Как будто в аду горишь.

Они, сидя по разные стороны от коляски, подняли друг на друга глаза – одинаково потерянные. Лев негромко сказал:

- Прости за то, что я сказал насчёт ногтей. Я просто переживаю.

Слава опустил взгляд на свои пальцы, сжавшиеся вокруг «бампера» коляски.

- Да ничего, - едва слышно произнёс он.

- Мне нравится твой лак, - поспешно заверил Лев.

Слава грустно улыбнулся:

- Зачем ты врёшь?

Он поправился:

- Мне нравится всё, что связано с тобой. Значит, каким-то образом и… и лак тоже.

Засмеявшись, Слава потянулся через коляску ко Льву, а Лев – от Славы. Тот оглянулся по сторонам.

- Никого же нет.

- Ребёнок есть, - Лев взглядом указал на Мики.

- Он спит.

- Неважно. Не надо, - попросил Лев, вставая на ноги.

Слава выпрямился, поднял отставленное в сторону радио и бросил его в корзину. Оно, не затыкаясь, вещало про минувшие выборы в госдуму. Как бы между делом, Слава поинтересовался:

- Ты голосовал за «Единую Россию»?

Лев не ожидал такого поворота в разговоре. Признаться, он ни за кого не голосовал: предыдущий день он провёл дома, за учебниками, а не на выборах.

- Нет, - сдавленно ответил он.

Слава удовлетворенно кивнул:

- Хорошо. А то я бы тебя бросил.

Лев нервно засмеялся, но тот оборвал его:

- Что смешного? Я серьёзно, - и, толкнув перед собой коляску, пошёл вперед.

Лев поплёлся следом, решив, что надо срочно придумать, за кого голосовать. Точнее, надо выяснить, за кого голосует Слава, и голосовать за тех же самых.

Хотя стоп.

Он ни за кого не голосует! Ему же семнадцать! Тогда чего выпендривается? Господи, как с подростками сложно…

Скорее бы прошёл этот месяц: в апреле ему исполнится восемнадцать, и он станет нормальным. Так, по крайней мере, Лев видел его резкое взросление.

Лев повернулся к окну, поднял на вытянутой руке снимок округлой железы. На солнце плёнка хорошо высвечивала землисто-серое изображение с белым сгустком в области соска – от него, будто щупальца, тянулись непонятные волокна. Он снова развернулся к обеденному столу, опустил снимок, и сцепил руки в замок под подбородком. Глаза не поднял, поэтому Юле и Славе пришлось пригнуться, чтобы разглядеть его выражение лица. В конце концов, Слава требовательно спросил: - Ну?!

Лев посмотрел на Юлю.

- Мастит, значит?

- Они так говорят, - она развела руками. – Или лак… лакта…

- Лактостаз.

- Ага, точно!

Слава упорно пытался поймать взгляд Льва:

- А ты что думаешь?

Он пожал плечами:

- Что я могу думать? Я ещё не закончил университет, а эти врачи, к которым вы ходите, наверное, закончили…

- Но, если они правы, почему лечение не помогает? – беспомощно спросила Юля. – Мне только хуже становится, у меня из-за их лекарств температура тридцать семь и пять.

«Может, не из-за лекарств», - подумал Лев, а вслух спросил, указав на снимок:

- Можно я возьму?

Юля посмотрела на него с надеждой – как на человека, у которого есть план.

- Можно! А куда?

- Посоветуюсь кое с кем. Завтра верну.

Но чтобы «кое с кем» посоветоваться, надо было сначала «кое с кем» помириться.

За последний год Лев хорошо научился извиняться. Раньше слово «прости» застревало у него поперек горла, а теперь, со Славой, который так легко и бесхитростно извинялся, Лев перенял эту манеру. Он понял, насколько такая привычка упрощает взаимоотношения: одно слово экономит целые часы жизни, которые люди привыкли тратить на выяснение, кто прав, а