его перебила: – В-третьих, большинство взрослых людей получают квартиры от родителей и умерших родственников, а не зарабатывают на них. Я желаю твоей маме долгих лет жизни, поэтому вот, – и она катнула документ обратно к нему.

Лев растерянно посмотрел на него, читая первые строки:

«Даритель безвозмездно передаёт в собственность Одаряемому, а Одаряемый принимает в дар от Дарителя квартиру…»

Чёрт, что за бред.

- Я не могу, – Лев, скрипнув стулом, начал вставать из-за стола. – Правда, Карина, это слишком…

- Стой, – она придержала его, положив ладонь ему на предплечье. – Можешь не давать ответ сейчас. Но это бессрочное предложение, так что подумай, ладно?

- Подумаю, – пообещал он, лишь бы этот разговор скорее закончился.

Он подошёл к стойке официанта, расплатился за чай, который они заказали на двоих, и спешно покинул кофейню.

Он разозлился – на себя, на Карину, даже на Славу. Почему люди думают, что с ним уместно так обращаться, что это нормально – предлагать подарить ему квартиру, как будто он не в силах сам на неё заработать, что это нормально – прижимать его к себе во сне, как девчонку, что это нормально – называть его «Лёвой»? Вообще-то он взрослый мужчина, он может позаботиться о себе, и о Славе, и вообще обо всех вокруг. Почему все вдруг решили, что его можно приуменьшать, делать слабым, воспринимать как ничтожество? Потому что он гей? Долбаный скандинавский принц с золотистыми волосами?

Он пришёл домой, вывернулся из Славиных объятий («Привет, Лёва»), бросил через плечо: «Не зови меня так», и, проходя в спальню, наткнулся взглядом на Славин подарок, на этот рисунок его-не-его лица.

- И не рисуй меня так больше, - буркнул он.

- Как? – спросил Слава, заходя в спальню следом.

- Вот так, - он указал на лежащий на прикроватной тумбочке портрет. – Как будто я педик какой-то.

Слава закатил глаза:

- О господи, этот хрен в тебе проснулся…

- «Этот хрен», - передразнил Лев, - и есть я.

- Это не ты. Я с тобой был все эти месяцы, а не с ним.

- Да? – усмехнулся Лев. – Ну, если ты хочешь продолжать быть со мной, то с «этим хреном» тебе тоже придётся быть.

Слава сказал, что «в таком случае», пожалуй, пойдёт домой, и тут же начал собираться. Лев сказал, что «в таком случае» он может валить на все четыре стороны. Слава сказал, что «в таком случае» свалит – и правда ушёл. Лев обессилено упал на кровать и подумал: «В таком случае, ты мне вообще не нужен».

Он притянул к себе подушку, которая всё ещё пахла Славой, и ткнувшись в неё лицом, заплакал. Так ему было плохо от «этого хрена» – сил нет. И не быть «этим хреном» у него тоже не получалось.

 

Слава не выходил на связь.

Он написал ему: «Извини». Потом: «Извини, пожалуйста». Потом: «Я вспылил, я не хотел ничего такого говорить, прости». Между сообщениями проходило не меньше тридцати минут, но никакого ответа Лев так и не дождался.

Тогда он начал звонить – и тоже тщетно. Он держал трубку у уха, пока звонок не прекращался автоматически, а Слава так и не отвечал ему. Лев нервно поглядывал на время: восемь, девять, десять часов вечера… В конце концов, он написал: «Я переживаю, отправь хотя бы точку, что ты жив». Не получив никакого ответа, он решился на крайние меры: пойти к нему домой.

По дороге он придумывал, что скажет его матери. По сценарию, сложившемуся в его голове, дверь обязательно открывала Славина мама, и обязательно разбуженная – одиннадцатый час как никак – она непонимающе хлопала глазами, глядя на него, а он виновато спрашивал: «Слава дома?», она говорила: «Конечно дома» и он уходил, убедившись, что с ним всё в порядке. Чтобы вызвать меньше вопросов, он сбрил чуть пробивающуюся щетину, надел джинсы и спортивную куртку, в которой обычно ходил на пробежку – ему казалось, так он выглядит младше своих лет, а значит может сойти за Славиного ровесника. Хотя, наверное, в подобной сцене возраст – последнее, что вызывает вопросы. Как объяснить цель ночного визита он так и не придумал.

Но всё пошло не по сценарию.

Едва он позвонил в дверь, как в подъезд высунулась сердитая Юля и поприветствовала его словами:

- Ты чё трезвонишь как на пожар, у меня ребёнок спит!

Лев растерялся:

- Извини, я просто…

- Тс-с-с! – зашипела она и, потеснив его в сторону, вышла за порог и прикрыла дверь. – Теперь говори.

Это было уже ни к чему, но он машинально перешел на шепот:

- Я хотел спросить, дома ли Слава.

Увидев, как Юля округлила глаза, Лев почувствовал неладное.

- Я думала, он с тобой.

Он в сердцах чертыхнулся. Юля тоже начала паниковать:

- В смысле? А где он?

- Он не берет трубку и не отвечает на мои сообщения. Мы поругались, – виновато объяснил Лев. – Позвони ты.

Юля на минуту зашла в квартиру и вернулась с телефоном. Не сговариваясь, они сели на ступени возле двери, и Юля начала набирать Славин номер. Лев сжался и перестал дышать, вслушиваясь в едва различимые гудки в трубке. Долго, целую минуту, они с замиранием ждали ответа, но Слава так и не взял. Стало по-настоящему страшно. Юля, отняв мобильный от уха, посмотрела на экран, высвечивающий время «22:45», и прошептала: - Блин.

Лев решительно поднялся на ноги.

- Я пойду его искать.

Юля подскочила за ним:

- Я с тобой.

Он оглядел её:

- Ты в пижаме.

«С мишками», - почему-то отдельно отметил он в мыслях.

- Щас переоденусь, жди здесь.

Он ждал, но не здесь, а на крыльце, потому что его прогнала какая-то бабка – «Наркоман что ли?». Юля вышла через десять минут, тоже в спортивной куртке: у Льва была темно-синяя с белыми полосками на рукавах, у Юли точно такая же, но зеленая, и они стали выглядеть как парочка борцов-активистов за здоровый образ жизни.

- Куда пойдём? – уточнила Юля.

- На Богдана Хмельницкого.

Она удивилась, но не стала ни о чём спрашивать.

Пока шли, Юля ещё несколько раз пыталась дозвониться до Славы, и каждый раз, при прослушивании длинных гудков, у Льва начинало болеть сердце. С чего он вообще решил, что найдёт Славу там? Это же что-то… что-то из ненастоящей жизни. Есть такая странная