кастрюли и скупали старый металл. Они взвешивали товар, определяли его состав – сплав кобальта с алюминием или железа с никелем, – платили за него золотом или талонами на продукты или воду, как захочет клиент, а потом переплавляли его и делали что-нибудь новое. К югу от них сидели торговцы тканями, которые не только торговали, но еще умели кроить и шить; они скупали ненужную одежду или ткань и перешивали старые вещи. Северо-восточный угол принадлежал ростовщикам, рядом с ними располагались травники, а к югу – столяры, которые могли смастерить или починить любое деревянное изделие. Были здесь и резинщики, и веревочники, и пластмассники, которые покупали и продавали пластмассовые вещи и тоже могли сделать на заказ что-нибудь новое.

Не у всех была лицензия на торговлю, поэтому раз в несколько месяцев полиция устраивала рейд и все, даже те, у кого разрешения были, исчезали с Площади на неделю, а потом возвращались. Люди – я имею в виду большинство обычных людей, а не ученых и министров – зависели от этих торговцев. В Четырнадцатой зоне были магазины, где продавались всевозможные товары, но в Восьмой зоне их функции выполняла Площадь – кроме продуктовых магазинов, у нас ничего не было. Представители власти в любом случае не слишком интересовались торговцами тканями, столярами и мастерами по металлу: куда больше их интересовали те люди, которые перемещались между рядами. У них не было определенного места на Площади, как у торговцев, – деревянного стола и брезентового навеса от солнца или дождя. В лучшем случае у них был стульчик и зонтик, и каждый день они подыскивали себе новое место. Иногда у них не было совсем ничего, и они просто бродили между прилавками. И тем не менее все – и остальные торговцы, и постоянные покупатели – знали, кто они и как их найти, хотя никто никогда не называл их по имени. Они могли вправить вывих или зашить рану, могли помочь переехать в другую префектуру, могли раздобыть что угодно – запрещенные книги, сахар, нужного человека. Они могли найти ребенка или забрать нежеланного. Они могли устроить больного в хороший изоляционный центр или вызволить его оттуда. Некоторые из них даже утверждали, что могут вылечить болезнь, и их власти разыскивали особенно тщательно, но говорили, что они умеют исчезать, если захотят, и что поймать их невозможно. В этом, конечно, не было никакого смысла: люди не умеют исчезать. Но ходили слухи, что им снова и снова удавалось скрыться от властей.

В центре Площади была круглая бетонная яма, большая, но неглубокая, а в ее середине, на маленьком возвышении, горел огонь, который никогда не тушили, даже в самую жаркую погоду – разве что на время рейдов, – и вокруг этого огня сидели другие торговцы. Их было человек двадцать-тридцать, в разные дни по-разному, и они сидели в яме, а по краю расстилали брезент и раскладывали на нем мясо. Иногда можно было определить, что это за мясо, а иногда нет. У каждого торговца был острый нож, длинные металлические щипцы и вертела, а также плетеный пластмассовый веер, чтобы отгонять мух. За талоны или золото эти торговцы или отрезали кусок мяса и заворачивали в бумагу, чтобы можно было взять его с собой, или нанизывали на вертел и зажаривали на огне, как захочет покупатель. Вокруг костра стояли металлические подносы, на которые с мяса капал жир, и кто не мог позволить себе мясо, покупал жир, чтобы готовить на нем дома. Удивительно, но все торговцы в этой яме были очень худыми, и никто ни разу не видел, чтобы они ели. Многие утверждали, что эти люди ни за что не возьмут в рот мясо, которое продают, и раз в несколько месяцев проходил слух, что оно на самом деле человеческое и что поставляют его из лагерей. Но это не останавливало тех, кто готов был покупать мясо, срывать его с вертелов зубами и возвращать их торговцу вылизанными до блеска.

Хотя мы жили совсем рядом с Площадью, ходить туда мне не нравилось. Наверное, мой муж бывал там часто. Но я – нет. Там было шумно, и весь этот хаос, и толпы, и запахи, и крики продавцов (“Куплю мета-а-алл! Куплю мета-а-алл!”), и непрерывный стук молотка по дереву – от всего этого мне делалось не по себе. А еще было очень жарко, воздух от огня становился зыбким, и мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок.

Площадь вызывает неприятные чувства не только у меня, хотя вообще это глупо: за ней наблюдает около двадцати Мух, с гудением снующих туда-сюда, и, случись что-то серьезное, полиция явится немедленно. И все-таки несколько человек, включая меня, постоянно ходят по дорожке вдоль периметра, наблюдают за тем, что происходит на Площади, но не заходят за ограждение. Многие из них немолоды и уже не работают, и я никого из них не знаю – наверное, они даже не живут в Восьмой зоне, а приходят из других районов, что формально противозаконно, но редко наказывается. В южных и восточных зонах есть свои разновидности Площади, но наша считается лучшей, потому что Восьмая зона – стабильное, спокойное и безопасное место для жизни.

После нескольких кругов вдоль периметра мне стало невыносимо жарко. К пунктам охлаждения на южной стороне Площади стояла длинная очередь, но платить глупо, если можно просто вернуться в квартиру. Во времена дедушкиной молодости никаких пунктов охлаждения и торговцев здесь не было. Тогда на Площади росли деревья и трава, а яма в центре была фонтаном, который выбрасывал струи воды, тут же падавшие обратно. Раз за разом они взлетали и опадали, взлетали и опадали, и все это только потому, что людям нравилось на них смотреть. Знаю, звучит странно, но это правда: дедушка однажды показал мне фотографию. Тогда собаки жили у людей дома в качестве членов семьи, как дети, и питались специальной едой, им давали имена, как будто они люди, хозяева приводили их на Площадь, чтобы те побегали по траве, и наблюдали за ними со скамеек, которые предназначались специально для этого. Так говорил дедушка. Он приходил на Площадь, садился на скамейку и читал книгу или шел оттуда пешком в Седьмую зону, которая тогда еще не называлась Седьмой зоной – у нее тоже было собственное название, как имя у человека. У многих вещей были названия.

Стоило мне подойти к южной стороне Площади, как люди, окружившие одного из торговцев около входа, разошлись, и оказалось, что торговец стоит