– Можно мне видеть Елену Александровну Лазаревскую?

Начальница удивленно посмотрела на меня.

– Ее нет, – сказала она.

– Как нет?! – удивился я в свою очередь.

– Она уже с неделю… больше… вышла из общины и уехала…

– Куда? – И я чувствовал, как кровь приливала мне к сердцу.

Начальница пожала плечами.

– Куда? Почем же я знаю?!

Мне показалось, что от меня скрывают правду, что Лена здесь. И как же могла она уехать, не простясь со мною?!

– Это неправда! – сказал я резко. – Она здесь.

Начальница вспыхнула.

– Милостивый государь! – вскричала она. – Никто не будет с вами шутить и мистифицировать вас, а я прошу вас удалиться отсюда, так как сестры милосердия, которую вы ищете, нет ни здесь, ни в Севастополе.

Я стоял и не двигался. Мой растерянный, испуганный вид, кажется, тронул начальницу.

– Впрочем, – прибавила она, – я советую вам справиться у доктора Карзинского. Лазаревская в последнее время часто обращалась к нему и, кажется, оставила ему свой адрес.

Я побежал к Корзинскому и узнал то, что я знал и без него: тот же самый адрес в Л., который был мне слишком хорошо знаком.

Возвращаясь от него, я пошел по только что наведенному длинному мосту, который соединял северную сторону с южной. Дул резкий, западный, холодный ветер. По небу неслись почти сплошные тяжелые серые облака и тучи. Вся бухта сильно волновалась. Волны плескали на мост, и весь он дрожал и колыхался. Одна волна обдала меня пеной и брызгами. Я очнулся от моего горя и оглянулся кругом, но сердцу стало еще тяжелее.

LXXXIX

Направо расстилалась широкая равнина бушующего моря, которое все бурлило и пенилось. Вдали чернелись и дымили пароходы, и этот черный дым сливался с серыми облаками. Это была непроглядная ночь, которую разрезали огненные потоки выстрелов. Клубы белого дыма носились около бортов пароходов. Картина была тяжела, печальна, но над ней вставала другая картина, еще грознее, еще печальнее. Какая-то черная туча висела над Севастополем, и в этой туче ежесекундно метались, словно молнии, огни выстрелов. По временам то там, то здесь вспыхивали огнистые снопы, и гром, гром несмолкаемый, гром и гул, выстрелы и взрывы, взрывы и выстрелы. Земля тряслась, дрожала и стонала стоном от этой страшной игры «темного дела».

Я поднялся на Николаевскую площадь. По ней тянулась целая процессия носилок с ранеными и, кроме этой процессии, никого, ни живой души.

На окраине города становилось уже жарко. Поминутно пролетали пули и ядра. Я начал спускаться.

– Куда вы?! – встретил меня знакомый офицер Булавин.

– На Малахов курган.

– Так кругом надо, кругом. Э, батенька! Тут не пройдете. Нет, не пройдете.

И, действительно, как бы в подтверждение его слов, в это мгновение со страшным шумом пролетела мимо ракета.

Он указал мне тропинку. Я повернулся и пошел по ней.

Тропинка шла позади пятого бастиона. Я повернул в него, чтоб отдохнуть. Болезнь еще давала себя знать. Голова слегка кружилась.

Войдя на бастион, я не узнал его. Он представлял какие-то безобразные развалины, какую-то груду камней, туров, набросанных без порядка, так что с первого взгляда нельзя было разобрать, где бруствер и где стоит батарея… Я пробрался к пушкам. Лейтенант Струмбинский, без шапки, с головой, перевязанной платком, на котором выступала кровь, метался, кричал, перебегая от одной пушки к другой, но несмолкаемый гром выстрелов заглушал его голос.

В это время два ядра разом ударили в бруствер и разрушили последний мерлон.

Струмбинский плюнул, выругался и подошел ко мне.

– Теперь до ночи… – сказал он. – Ничего не поделаешь. Вот третий день бьемся. Видите, что наделал. – И он указал кругом на страшную картину разрушения.

А ядра, бомбы, гранаты летели, падали не переставая.

Я пошел на Малахов курган.

ХС

Вся передняя часть кургана была занята войсками, которые расположились тут бивуаком. Я прошел мимо Олонецкого полка. Солдаты угрюмо расступались передо мною и смотрели как-то сонно, устало.

Северная сторона Малахова бастиона была в таком же хаотическом состоянии, как и 5-й бастион, хоть брустверы здесь были целее. Почти вся земля была изрыта бомбами и усыпана осколками чугуна.

Среди несмолкаемой пальбы и суетни я едва мог допроситься, где начальник бастиона, и тут только подумал, что было бы гораздо проще и правильнее явиться в городе в главный штаб.

Только что удалось мне разузнать и направиться в юго-восточный угол, как вдруг в нескольких шагах от меня пролетало и шлепнулось на землю что-то громадное, невиданное, и все опрометью попрятались кто куда успел. Я бросился к стенке бруствера и прилег под навесом.

Через несколько секунд эту посылку разорвало со страшным громом, и град камней полетел во все стороны.

Это был камнеметный фугас.

Я поднялся, отряхивая землю и маленькие камешки. Подле меня поднялся Простоквасов и тоже начал отряхаться.

– Вот, батюшка, это «он» нас уж с неделю угощает такими гостинцами, чтоб ему черт всю глотку порвал!..

– А это зачем же войска придвинуты?

– Да ждут приступа. Он уж теперь здесь, возле. Вот посмотрите, можно шапками перебрасываться. Всего саженей 10–12 будет до первой траншеи.

Я хотел спросить, где теперь начальник бастиона. Но в это самое время раздался такой страшный оглушительный залп, что буквально земля задрожала под ногами.

– Вон, свинья, что делает! – мотнул головой Простоквасов.

Я бросился на возвышение перед башней, около которой также были собраны войска. Там стоял Кам-ий полк. Линия батарей также придвинулась и вся была опоясана белым кольцом дыма, медленно расходившегося в тихом воздухе. Но