отмечал управляющий Отделом Законов деникинского Особого Совещания видный кадет К. Соколов, что курс деникинской Ставки, подверженный «гибельному (кадетскому) влиянию Особого Совещания, пользовался… (в офицерских кругах) дружной ненавистью»[2333].

Либерально-буржуазные группы, которые представлял К. Соколов, предлагали идею «демократической диктатуры», в основе которой лежала опора на крестьянство, доверие которого он рассчитывал получить «одной очень простой, грубой и, если угодно, революционной идеей — сохранения того земельного передела, в которое заключается социальное значение революции»[2334]. Против подобных идей категорически выступало офицерство и правые, настаивавшие на «реставрационно-военной диктатуре». Их взгляды наглядно отражал колчаковский ген. Сахаров: «Господа из канцелярии или из беспочвенной либеральной интеллигенции думали, что мужик прогневается, если они будут ясно, определенно и правдиво говорить, что без царя нет спасения страны…»[2335].

Узкоклассовый характер Белых диктатур[2336] привел к тому, что не только левые, но и «все социалисты-революционеры центра (черновцы) перешли в лагерь большевиков», отмечал ближайший сподвижник Колчака Гинс, за ними потянулись и другие социалисты — меньшевики и интернационалисты. «Стал создаваться единый социалистический фронт»[2337]. К концу 1919 г. колчаковское «правительство, — по словам Гинса, — оказывалось почти совершенно изолированным. Никакая партия, никакая общественная организация за ним не стояла, враги же были кругом, недовольные — всюду»[2338].

«Нужно представить себе, что пережили и перечувствовали мы, оставшиеся в Уфе, за последние два месяца, чтобы понять охватившее нас в это торжественное утро настроение…, после стольких мучительных дней, проведенных в чужой и враждебной, смертельно враждебной колчаковщине, мы, — вспоминал один из эсеров И. Святицкий, — как-то забыли о том, что разъединяло нас с большевиками, и красные звезды на белых папахах солдат Советской России показались нам родными, своими звездами. Как-то вдруг, совершенно объективно, со стороны, мы почувствовали в пришедшей армии революционную и социалистическую армию…»[2339].

На Юге России ситуация развивалась подобным образом: в результате установления праволиберальной диктатуры, «начавшаяся на Кубани… кампания против южной власти приняла размеры угрожающие…, — вспоминал Деникин, — в программу кубанской «революционной демократии» в соответствии с практикой российских социалистов входила «энергичная борьба со стремлением слуг царского режима, помещиков и капиталистов установить диктаторскую власть в освобожденных от большевиков местностях России, ибо эта власть есть первый твердый и верный шаг к установлению самодержавно-полицейского строя»[2340].

Последней силой, способной бросить решающий аргумент на чашу весов, могли стать только интервенты. Неслучайно все «белые» диктатуры были установлены и держались только при прямой и непосредственной поддержке интервентов. Без этой поддержки ни «белых» диктатур, ни даже самих «белых» генералов просто не существовало бы:

Переворот, приведший к свержению эсеровской Директории и установлению диктатуры Колчака, по признанию «белого» ген. Федорова, был сделан с согласия и при участии англичан[2341]. Этот факт подтверждал и французский посол Нуланс: «Этот государственный переворот был осуществлен при соучастии английского ген. Нокса…»[2342]. Сам Нокс, «цитируя заявление У. Черчилля в палате общин…, заявлял, что англичане несут ответственность за создание правительства Колчака»[2343]. И даже британский плк. Дж. Уорд, охранявший адмирала, заявлял, что Колчак ел «британский солдатский рацион»[2344].

На Юге России Деникин никогда не смог бы создать своей Армии, если бы союзники «не убедили» сначала Корнилова, Алексеева и Каледина, работать совместно[2345], а затем не в лице английского ген. Пуля не вынудили атамана Краснова подчиниться Деникину[2346]. Диктатура Деникина не смогла бы появиться, если бы еще до этого немцы не «дали возможность Белому движению реорганизоваться»[2347]. Эта диктатура не смогла бы удержаться у власти без союзников после немцев, поскольку интервенты, по словам самого Деникина, являлись главным, жизненным источником питания Армии Юга России[2348].

На Севере России в результате переворота, свергнувшего правительство социалиста Чайковского, пришла диктатура ген. Миллера. «Взбешенные послы» обвиняли ген. Пуля «в потворствовании заговорщикам. Конечно, подобные глупые обвинения были лживы насквозь», — утверждал главнокомандующий войсками Антанты в Архангельске английский ген. Э. Айронсайд[2349]. Однако американцев подобные заявления не убеждали. Американский посол назвал переворот «простым похищением» явно указывая на участие в нем англичан и французов[2350]. В результате переворота на Севере была установлена очередная «белая» диктатура. «Скажем просто», — конкретизировал командующий войсками Северной области ген. В. Марушевский, — английская «диктатура»[2351].

Не имея поддержки среди населения «белые» диктатуры были вынуждены опираться только на силу: «Если масса не понимает, что она творит, — провозглашал министр колчаковского правительства Н. Петров, — ее надо заставить делать то, что требуется, а не то, чего хочет она»[2352]. «Союзники» полностью поддерживали эту политику: французский дипломат Робиен в то время записывал: «Я надеюсь, что он (Колчак) сумеет удержаться у власти и усмирит кнутом этих молодчиков: русские так устроены, что будут этому только рады»[2353]. И данный принцип неуклонно проводился в жизнь, в результате чего верный Колчаку Гинс вскоре был вынужден признать: «Имя Колчака по воле жестокой судьбы стало нарицательным именем тирана»[2354].

* * * * *

Эмигрировавший в Германию, последний главнокомандующий колчаковской армией ген. К. Сахаров приходил к выводу, что «белое движение в самой сущности своей являлось первым проявлением фашизма… Белое движение было даже не предтечей фашизма, а чистым проявлением его»[2355]. К подобным выводам приходил допрашивавший Колчака К. Попов: «Он не знал, что та диктатура, которую он возглавлял в Сибири и которую так неудачливо стремился распространить на всю страну, — образец и подобие западно-европейского фашизма, диктатуры фашистской, выдвигаемой самим буржуазным миром…»[2356].

Фашизм, пояснял Сахаров, является единственной силой способной противостоять большевизму, поскольку «фашизм всегда и всюду более чем противоположен сущности социализма (марксизма), — фашизм прямо враждебен ему»[2357]. «Необходимое условие успеха фашизма, неотделимая от него сущность его — это диктатура, — указывал Сахаров, — И вот, к несчастью, ни одно белое народное движение, как и все вместе взятые, не смогло дать диктатора»[2358].

Почему же в России не нашлось своего «Франко»?

Ответ на этот вопрос заключается в том, что в основе любой фашисткой диктатуры лежит сплачивающий общество радикализованный национал-социализм:

1. Национализм возник в Европе с наступлением эпохи капитализма став, по сути, новой религией, пришедшей на смену христианству. И именно национализм, с наступлением эпохи социальных революций выступил, как единственная сила способная противостоять идеям социального равенства. Национализм, пояснял немецкий философ Шубарт, переносил «разъединительные силы из вертикальной плоскости в горизонтальную. Он превратил борьбу классов в борьбу наций»[2359].

Эта особенность национализма наглядно проявилась еще в период Временного правительства, когда опыт русской армии, по словам ген. Головина, показал, что «наибольшей устойчивостью к большевизму обладают