Шрифт:
Закладка:
«Я придерживаюсь четкого мнения, — конкретизировал Бальфур, — что нам выгодно как можно дольше воздерживаться от открытого разрыва с этой безумной системой. Если это означает дрейфовать по волнам, значит, я сознательно выбираю дрейфующую политику…»[2421]. Большевики, пояснял Бальфур, «не собираются воевать с Германией и, возможно, ни с кем другим. Зачем толкать их в руки Германии?»[2422]
Спустя более полувека посол Великобритании в СССР К. Кибл прокомментировал английскую политику того времени следующим образом: «Правительство Ленина рассматривалось как не более чем мимолетная стадия политического развития России». Первым делом предстояло выяснить: «Если большевики полны решимости заключить мир, можно ли было повлиять на условия мира, чтобы свести к минимуму ухудшение дел союзников? Если большевистская власть была еще не полной, могли ли русские офицеры, известные враждебностью к большевикам, быть побуждены способом денежной и вещественной помощи к продолжению борьбы?»[2423]
Именно поэтому, как вспоминал Локкарт, «инструкции у меня были самые неопределенные. Я нес ответственность за установление отношений. Я не должен был иметь никаких полномочий». «Однако, кроме того, — пишет Кибл, — при назначении Локкарта ему были поставлены две основные задачи: мешать ходу переговоров (Брестских) и собирать информацию о мощи и перспективах большевистского правительства»[2424].
Британский представитель работал профессионально и, по словам Кибла, отношения между Локкартом и Троцким стали настолько близки, что «мало кто из послов ее величества в Советском Союзе имел счастье установить»[2425]. Их, очевидно, сближал одинаково прагматичный подход к решению проблемы: Локкарт «настаивал на том, что сотрудничество союзных держав с Лениным должно базироваться не на любви, а на расчете»[2426]. Троцкий в ответ указывал, что «взаимоотношения (с союзниками) можно построить на послевоенных взаимных коммерческих интересах, а не на платонических симпатиях к русскому народу, в которых меня хотят убедить американские империалисты»[2427].
Локкарт считал, что Ленин понимал общность российских и союзнических интересов перед лицом германской угрозы: «В настоящее время большевистское правительство не одобряет идею разрыва отношений с Англией, Доказательством этого является его нежелание сделать достоянием гласности наши интриги в этой стране, о которых ему хорошо известно»[2428]. Однако, указывал британский представитель, Ленин опасался союзнической интервенции, «убежденный, что их настоящая цель — уничтожение системы Советской власти», он хотел получить гарантии будущего признания[2429].
В американском представительстве мнения разделились: Глава военной миссии У. Джадсон и руководители миссии Красного Креста полагали, что большевики, взяв власть, перестали быть немецкими шпионами и превратились в оборонцев, а их полупризнание поможет восстановить фронт. Генконсул М. Саммерс наоборот призывал однозначно и публично отказать Советам в признании. В итоге победила третья точка зрения — посла Д. Фрэнсиса, предлагавшего не делать ничего в ожидании неизбежного со дня на день падения большевистского режима[2430].
Угроза подписания Брестского мира активизировала мысль посла, и уже 23 февраля Фрэнсис в письме своему сыну уточнял цели своего пребывания в России: «Сепаратный мир явится тяжелым ударом по союзникам, но если какая-либо часть России откажется признать право большевистского правительства заключать такой мир, я постараюсь установить контакт с нею и помочь восстанию»[2431].
Брестский мир был подписан 3 марта, оставалось его только ратифицировать. Большевики использовали этот последний шанс, чтобы еще раз попытаться договориться с союзниками: 5 марта Ленин и Троцкий отправили союзникам ноты, смысл которых сводился к тому, что «в случае, если Всероссийский съезд советов откажется ратифицировать мирный договор с Германией или если германское правительство, нарушив мирный договор, возобновит наступление, может ли Советское правительство рассчитывать на поддержку США, Великобритании и Франции в своей борьбе против Германии? Какого характера помощь может быть оказана в ближайшем будущем, и на каких условиях?»[2432]
Ленин согласился с предложением Робинса отсрочить съезд Советов на два дня, чтобы дождаться ответа из США на союзническое предложение. Но это предложение не было передано, как Вильсону, так и американскому правительству[2433]. В то время все сношения с Россией в США шли через госсекретаря Лансинга. Когда позже его спросили, знало ли американское правительство, что: 1) советское правительство было настроено против заключения Брестского договора и подписало его только потому, что не имело возможности сопротивляться немецким настояниям без помощи кого-либо из союзников; 2) Ленин и Троцкий вручили ноту плк. Робинсу, адресованную президенту США, в которой указывалось, что договор не был бы подписан, если бы США оказали России помощь продовольствием и оружием. — Лансинг ответил, что сообщение по этим вопросам противоречило бы государственным интересам[2434].
9 марта Фрэнсис указал еще на одну угрозу, толкавшую большевиков к ратификации Брестского мира: «Я опасаюсь, — писал американский посол своему правительству, — что если съезд ратифицирует (Брестский) мир, то это явится результатом угрозы японской оккупации Сибири…, Троцкий сказал, что Япония, естественно, убьет возможность сопротивления Германии и может сделать из России германскую провинцию»… «У меня нет достаточных слов, — добавлял Фрэнсис в другой телеграмме, — для того, чтобы охарактеризовать все безумие японской интервенции». Фрэнсис почти убежден в том, что, если не будет угрозы японской опасности, «съезд советов откажется ратифицировать этот мир»[2435]. На интервенции Японии в Россию настаивало британское правительство и союзное командование[2436].
Официальная позиция В. Вильсона прозвучала в его послании к IV Съезду Советов от 11 марта 1918 г.: «Хотя правительство Соединенных Штатов не имеет в настоящее время возможности оказать непосредственную и эффективную помощь России, я обращаюсь к русскому народу в лице Съезда Советов и прошу верить, что правительство СШ использует всякий случай, чтобы помочь России сохранить полную независимость в решении вопросов внутренней жизни, равно как и восстановить ее роль в жизни Европы и всего мира»[2437].
Так, по мнению Робинса, была упущена возможность неизмеримых исторических пропорций[2438]. Спустя почти полвека посол США в СССР известный Дж. Кеннан заметит, что «если бы Робинс сумел в тот момент объявить Ленину о положительном ответе властей его страны на вопрос Троцкого, договор мог остаться нератифицированным»[2439]. Без союзников у большевиков не оставалось выбора, и Брестский мир был ратифицирован.
Потеря восточного союзника непосредственно угрожала лишь Франции. Поэтому в своем первом порыве французы предложили Троцкому свою помощь: «генерал Лавернь говорил, что французское правительство считается теперь с фактом заключения Брестского мира и хочет лишь оказать нам вполне бескорыстную поддержку при строительстве армии»[2440]. Троцкий
