Шрифт:
Закладка:
В начале 1918 г. в своей политической программе ген. Корнилов призовет опереться «на все здоровые национальные элементы»[2362]. 5 мая 1918 г. Деникин выпустит свое первое политическое обращение «к Русским людям»[2363] и назовет свой аналог Учредительному собранию — Народным собранием, а адм. Колчак — Национальным[2364]. Атаман Донского войска ген. Краснов уже прямо «противопоставил большевизму шовинизм, интернационалу — яркий национализм»[2365]. Однако опора на националистические лозунги в многонациональной стране привела не к единению, а, наоборот, к ее распаду на множество местных непримиримых и враждебных национализмов, каждый из которых с ожесточенным упорством отстаивали свою собственную национальную свободу и независимость[2366].
Распад охватил даже русские регионы, приведя их к идее «областничества», которая варьировалась в широких пределах от федеративных и конфедеративных отношений с центральной властью, до полного отделения. В результате, отмечал ген. Головин, «общероссийское контрреволюционное движение «провинциализировалось»»[2367]. «При проезде по железной дороге (По колчаковской Сибири)… создавалось такое впечатление, — подтверждал ген. Сахаров, — будто едешь не по одной стране, а попадаешь из одного удельного княжества в другое. Центральной власти, какого-либо объединения и единого управления на общее государственное благо не было…»[2368]. Каждое «провинциальное контрреволюционное» движение защищало свои права не только от большевиков, но и прежде всего от «национального» центра.
2. Проблема национализма заключалась не только в многонациональности Российской империи, но и в характере самого русского народа, у которого развитого национального чувства, в европейском понимании, просто не существовало. Условия создания Российской империи, указывал на эту особенность историк В. Кожинов, «неизбежно вели к ослаблению и размыванию таких четких национальных граней и форм, которые присущи западноевропейским народам… У русских не было столь твердых, отчеканенных форм национального быта, поведения, сознания, наконец, самого облика, как в странах Запада и… Востока…»[2369].
«Немцы, англичане, французы — шовинисты и националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские, — подтверждал Бердяев, — им чужда национальная гордость и часто даже — увы! — чуждо национальное достоинство»[2370]. Английский историк Дж. Хоскинг вообще приходил к выводу, что: «русские потерпели неудачу в формировании собственной нации»[2371].
Нет недостатка в «ура» патриотизме конечно не было, все без исключения, как правые, так и либеральные партии, классы, и сословия выступали под кричащими национальными лозунгами, но этом весь их патриотизм и заканчивался. Настоящего, готового на жертвы ради будущего своей страны патриотизма не было, ни у полуграмотных крестьян, ни у буржуазии, ни у либералов, ни у дворянства. «Все главным образом заняты собой, своими делами и своими рецептами спасения. Ни у кого нет главного, — указывал колчаковский плк. Ильин, — жертвенности и чувства долга»[2372]. Именно отсутствие во всех классах русского общества сплачивающего его национального чувства, не позволило укрепиться на его почве радикализованному европейскому национализму.
3. Особенностью России являлся и тот факт, что в ней не было и второй составляющей опоры фашизма — социальной. Организующей и направляющей силой всех правых диктатур выступала национальная буржуазия. В России национальной буржуазии, как класса не существовало. В западном понимании, указывал на этот факт в 1910 г. видный экономист М. Туган-Барановский, «у нас не было буржуазии вообще»[2373]. Над всем царил узкий частный эгоизм, не признававший никаких «национальных оков», именно он стал основной причиной «Предательства тыла», не позволив имущим классам пойти на какие-либо ограничения или жертвы (в виде, например, весьма умеренного прогрессивного подоходного налога) даже под угрозой банкротства собственного государства, во время мировой войны. Конечно исключения были, но только исключения. Неслучайно и заслужено на выборах в Учредительное собрание, в ноябре 1917 г., по ведущему купеческому Московскому городскому округу торгово-промышленная группа получила всего 0,35 % голосов[2374].
В отсутствии буржуазии ее место, как основной организующей силы, в России заняла интеллигенция. Отличительная особенность русской революции, указывал на этот факт Н. Бердяев, заключалась именно в том, что «на смену дворянства, как передового сословия в прошлом, у нас пришла не буржуазия, не третье сословие, а разночинная интеллигенция, и именно она определила наше идейное развитие. Это явление специфически русское. У нас совсем не было буржуазных идеологий, не было идейной буржуазии»[2375].
Однако эта интеллигенция, была столь же эгоистична, как и другие классы общества, и не признавала ничего, кроме своих собственных ближайших интересов. Интеллигенция, отмечал этот факт, последний министр империи Барк, «была далека от народа, не понимала [его] и, в сущности, совершенно не заботилась о его благосостоянии»[2376]. Особенность российской либеральной интеллигенции, подтверждал ген. Головин, заключалась в ее «оторванности», «изолированности от народных масс»[2377]. В ее «непрактичности», дополнял Гинс, поскольку «она исторически воспитана была в барстве»[2378].
«Опыт революционных лет убедил меня, — подводил итог главный идеолог Деникина проф. видный кадет К. Соколов, — в том, что эта (либеральная) «общественность», в лице составляющих ее интеллигентских кружков, ничем с массами не связанных, в значительной своей части равнодушной к делам государственно-национальным, не может служить опорой для власти вообще, для «твердой власти» — в особенности»[2379].
4. Социальная проблема России усугублялась тем, что в ней фактически не было и того среднего класса, который является связующим звеном между высшими и низшими классами на Западе. «У нас почти нет того среднего и крепкого общественного слоя, — отмечал этот факт Бердяев, — который повсюду организует народную жизнь»[2380]. И именно этот факт, определял различие политических движений России и Запада. Указывая на эту закономерность журнал «Лайф» писал про большевиков: «их возмездием явился сплоченный средний класс Европы…, как раз слабо представленный в России. В основном, поэтому, никакая Коммунистическая партия до сих пор не в силах захватить власть в Западной Европе»[2381].
Разорение Европы в результате Первой мировой, привело к тому, что, по словам К. Квигли, эти «средние классы были в значительной степени уничтожены»[2382]. И именно эти радикализованные разорением средние классы, стремящиеся вернуться в свое прежнее состояние, стали опорой немецкого и итальянского фашизма. «Крайне сомнительно, чтобы Гитлер когда-либо пришел к власти в Германии, — признавал один богатейших людей мира Дж. П. Варбург, — если бы перед этим обесценивание немецких денег не уничтожило средний класс»[2383].
В России же доля среднего класса была абсолютно ничтожна. Нигде в Европе не было такой огромной социальной дифференциации, как в России. Неслучайно, «в
