быть только диктатура, потому, что осуществление преобразований, немедленно и непременно нужных для пролетариата и крестьянства, вызовет отчаянное сопротивление и помещиков и крупных буржуа и царизма. Без диктатуры сломить это сопротивление, отразить контрреволюционные попытки невозможно. Но это будет, разумеется, не социалистическая, а демократическая диктатура. Она не сможет затронуть (без целого ряда промежуточных ступеней революционного развития) основ капитализма. Она сможет, в лучшем случае, внести коренное перераспределение земельной собственности в пользу крестьянства, провести последовательный и полный демократизм вплоть до республики, вырвать с корнем все азиатские, кабальные черты не только из деревенского, но и фабричного быта, положить начало серьезному улучшению положения рабочих и повышению их жизненного уровня… Такая победа нисколько еще не сделает из нашей буржуазной революции революцию социалистическую; демократический переворот не выйдет непосредственно из рамок буржуазных общественно-экономических отношений»[2265]. «Другими словами, — пояснял Троцкий, — диктатура пролетариата станет орудием разрешения задач исторически запоздалой буржуазной революции»[2266].

Даже после февральской революции 1917 г. большевики вовсе не стремились к немедленному свершению социалистической революции. Троцкий объяснял настроения большевиков, в тот период, тем, что: «человеческое мышление консервативно, а мышление революционеров подчас — особенно. Большевистские кадры в России продолжали держаться за старую схему и восприняли Февральскую революцию, несмотря на то, что она явно заключала в себе два несовместимых режима, лишь как первый этап буржуазной революции… Все руководящие большевики без изъятия — мы не знаем ни одного — считали, что демократическая диктатура еще впереди. После того как Временное правительство буржуазии «исчерпает себя», установится демократическая диктатура рабочих и крестьян, как преддверие буржуазно-парламентарного строя»[2267].

Однако начавшаяся гражданская война похоронила эти надежды. Уже в марте 1918 г. Ленин констатировал: «нетрудно убедиться, что при всяком переходе от капитализма к социализму диктатура необходима по двум главным причинам или в двух главных направлениях. Во-первых, нельзя победить и искоренить капитализма без беспощадного подавления сопротивления эксплуататоров, которые сразу не могут быть лишены их богатства, их преимуществ организованности и знания, а, следовательно, в течение довольно долгого периода неизбежно будут пытаться свергнуть ненавистную власть бедноты. Во-вторых, всякая великая революция, а социалистическая в особенности, даже если бы не было войны внешней, немыслима без войны внутренней, т. е. гражданской войны, означающей еще большую разруху, чем война внешняя, — означающей тысячи и миллионы случаев колебания и переметов с одной стороны на другую, — означающей состояние величайшей неопределенности, неуравновешенности, хаоса… Чтобы сладить с этим, нужно время и, нужна железная рука»… «Все средние решения — либо обман народа буржуазией, которая не может сказать правды, не может сказать, что ей нужен Корнилов, либо тупость мелкобуржуазных демократов, Черновых, Церетели и Мартовых, с их болтовней о единстве демократии, диктатуре демократии, общедемократическом фронте и т. п. чепухе. Кого даже ход русской революции 1917–1918 годов не научил тому, что невозможны средние решения, на того надо махнуть рукой»[2268].

Гражданская война и повсеместное установление военных диктатур «белых» генералов, лишь укрепили Ленина в убеждении, что: «в этой отчаянной войне не может быть никакой середины, и для того, чтобы держаться, буржуазия должна расстреливать десятками и сотнями все, что есть творческого в рабочем классе. Это ясно видно на примере Финляндии, это показывает теперь пример Сибири. Чтобы доказать, что большевики несостоятельны, эсеры и меньшевики начали строить новую власть и торжественно провалились с ней прямо к власти Колчака… Это показывает, что между диктатурой буржуазии и диктатурой рабочего класса середины быть не может»[2269].

Монополия большевистской партии была введена решением VIII съезда РКП(б) в марте 1919 г. — т. е. спустя почти год после того, как против нее, опираясь на помощь иностранной интервенции, с оружием в руках выступили белые генералы. Причем эта монополия не была навязана сверху, а стала ответом на поднимавшееся снизу, под воздействием гражданской войны и интервенции, движение. «В 1918 г., — отмечает эту тенденцию историк Голдин, — начинается складываться практика, когда лидеры губернских организаций большевиков нередко становятся и председателями губисполкомов. Возрастание роли партии большевиков во всех сферах советской и государственной жизни, на фронте и в тылу вело к огосударствлению этой партии»[2270].

Введение большевиками монополии партии — прямое установление «диктатуры пролетариата», являлось ответной мерой, и было вызвано катастрофическим ухудшением экономической и политической обстановки в стране: «запрещение оппозиционных партий было временной мерой, — отмечал этот факт Троцкий, — продиктованной условиями Гражданской войны, блокады, интервенций и голода»[2271]. «Уже приблизительно в конце 1919 г., для меня, — признавал этот факт один из лидеров меньшевиков Мартынов, — стало ясно, что в одном пункте мы в споре с большевиками были кругом неправы, что устоять против бешеного натиска мировой контрреволюции у нас может только железная, диктаторская власть»[2272].

Закономерность подобного развития события, подчеркивал пример революционной Франции: «Железная диктатура якобинцев была вызвана чудовищно-тяжким положением революционной Франции… Иностранные войска вступили с четырех сторон на французскую территорию: с севера — англичане и австрийцы, в Эльзасе — пруссаки, в Дофинэ и до Лиона — пьемонтцы, в Руссильоне — испанцы. И это в такое время, когда гражданская война свирепствовала в четырех различных пунктах: в Нормандии, в Вандее, в Лионе и в Тулоне… К этому надо прибавить внутренних врагов, в виде многочисленных тайных сторонников старого порядка, готовых всеми средствами помогать неприятелю»[2273].

Механизм осуществления «Диктатуры пролетариата» строился на принципах «демократического централизма», впервые упомянутых Марксом в 1847 г., и доведенных до логического конца Лениным в 1903–1908 гг. Принципы «демократического централизма» первоначально предназначались только для организации партии и включали в себя: «а) выборность всех руководящих органов партии снизу доверху; б) периодическую отчётность партийных органов перед своими партийными организациями и перед вышестоящими органами; в) строгую партийную дисциплину и подчинение меньшинства большинству; г) безусловную обязательность решений высших органов для низших»[2274].

После Октябрьской революции большевики, распространили действие принципов демократического централизма на все области государственной жизни. «Наша задача теперь, — пояснял Ленин, — провести именно демократический централизм в области хозяйства, обеспечить абсолютную стройность и единение в функционировании таких экономических предприятий, как железные дороги, почта, телеграф и прочие средства транспорта и т. п., а в то же самое время централизм, понятый в действительно демократическом смысле, предполагает в первый раз историей созданную возможность полного и беспрепятственного развития не только местных особенностей, но и местного почина, местной инициативы, разнообразия путей, приемов и средств движения к общей цели»[2275].

«Советский централизм вообще находится еще в зачаточном состоянии, а без него мы, — пояснял Троцкий летом 1918 г., — ничего не создадим ни в продовольственной, ни в других областях, ни тем более в военной