Шрифт:
Закладка:
К подобным выводам приходил и сам лидер эсеров Чернов, который обвинял во всем руководителей «правого крыла своей партии»: «Это болото, с каким-то сладострастием политического мазохизма шло само и тащило всех других в ловушку, поставленную им тайными и явными сторонниками диктатуры и монархии. Эти планы увенчались успехом, и демократия… подставила свои плечи заговорщикам, облегчила им приход к власти…, а затем, сослужив эту службу, была выброшена за борт как ненужный более балласт, как скорлупа от выеденного яйца»[2232].
Все попытки демократической контрреволюции (на Севере, в Поволжье, Сибири) закончились установлением диктатур «белых» генералов, которые фактически поставили социалистов вне закона. «Эволюция антисоветского режима в Северной области, от «социалистического» Верховного управления к военной диктатуре ген. Миллера, не была особенностью Севера, — отмечает этот факт историк В. Голдин, — но характерной чертой процессов, которые происходили на всей территории, контролируемой антибольшевистскими силами»[2233].
«Социалисты оказались игрушкой в руках отечественных черносотенных и буржуазных групп. Наш союз оказался совершенно неосуществимым…, — приходил к выводу член правительства Северной области эсер В. Игнатьев, — Буржуазия, использовав нас, сказала: «Мавр сделал свое дело, и мавр может идти»… в тюрьму. И начался последний акт величайшей нашей трагедии — нас, вдохновителей организаторов похода, за великую Россию, как только обстоятельства на белых фронтах стали складываться благополучно и где то вдалеке забрезжила эта «великая Россия», — стали сажать по тюрьмам, ссылать, расстреливать наши же бывшие соратники — кадеты, офицерство и их сподвижники…»[2234].
В Поволжье и Сибири события развивались по тому же сценарию, что и на Севере России. Уже «в конце июня в Омске состоялся съезд торгово-промышленников, на котором кадетский адвокат Жардецкий определенно поставил вопрос о военной диктатуре. Съезд согласился с ним и открыто выдвинул лозунг единоличной власти, как спасительнице России»[2235]. «Социалисты обманули народ, — пояснял в своем выступлении на том же съезде бывший обер-прокурор Синода в правительстве Керенского В. Н. Львов, — Они вовлекли его в величайшие несчастья… Нужно вернуться на старый проторенный и верный путь. В строительство государственности мы должны положить основным принципом право собственности… Но это может сделать не мечущаяся власть, которая сегодня гонит большевиков, а завтра готова их звать обратно… Необходима твердая единая власть. Такой властью может быть только власть военного диктатора»[2236].
Надежда на военного диктатора основывалась, прежде всего, на позиции армии. Определяя ее отношение к власти КОМУЧа, командующий его армией плк. Галкин убеждал «Комитет, что вооруженная сила должна быть построена на принципе «армия вне политики»… «Как известно, принцип «армия вне политики», — отвечал на это Майский, — всегда до сих пор на практике означал «армия для реакционной политики». Именно это самое произошло и в Самаре»[2237]. «КОМУЧ представлял собой организацию эсеровско-демосоциалистическую, его армия имела и соответствовавшие тому атрибуты… Все это, — подтверждает историк «белого» движения С. Волков, — находилось в вопиющем противоречии с настроениями, психологией и идеологией офицерства»[2238].
«Мы не хотим воевать за эсеров, — говорили офицеры, — Мы готовы драться и отдать жизнь только за Россию»[2239]. Они, подтверждает Волков, «ненавидели Комуч и терпели его лишь как неизбежное зло, позволявшее по крайней мере вести борьбу с большевиками»[2240]. «Формируемая Галкиным «Народная Армия» представляла собой такую возмутительную картину, что с протестом, наконец выступили… чехословаки. Их командный состав указывал Комитету на черносотенную опасность, гнездящуюся в «Народной Армии»»[2241].
Подводя итоги попытке осуществления Демократической контрреволюции в Поволжье, И. Майский приходил к выводу, что «жизнь жестоко посмеялась над этими теоретическими построениями. После нескольких месяцев борьбы реакция без остатка съела демократию, выдвинув против «коммунистической диктатуры» — диктатуру генеральскую… Жизненность теоретических концепций проверяется исторической практикой. Идея демократии в условиях русской революции была поставлена на проверку и при этом оказалась битой самым жалким образом… Но, если идея демократии не сумела собрать необходимых сил, ведь это значит, что она не жизненна»[2242].
««Третьей силы», на которую рассчитывали творцы эсеровской тактики в годы гражданской войны, не оказалось, — подтверждал Мельгунов, — Отсюда бесплодие их при создании новой государственной жизни»[2243]. «Либо Колчак с Деникиным, либо Советская власть, власть (диктатура) рабочих; середины, — приходил к выводу Ленин, — нет; середины быть не может»[2244]. Опыт правления показал, что, «Гражданская война навязывала свои законы, — подводил итог историк Д. Чураков, — оказалось, что у баррикады может быть только две стороны, а стоящие посередине оказываются под перекрестным огнем»[2245].
* * * * *
Победа автократии в России не была случайностью, она не была даже прямым следствием войны и революции, — а была полностью закономерным, естественным условием выживания российского государства. К этому выводу еще в 1916 г. приходил ведущий британский специалист по России историк Саролеа, который отмечал, что установление парламентского строя в России невозможно в принципе. В подтверждение своих выводов он приводил три основных довода:
— Во-первых, в России «физическая и экономическая география находятся на стороне традиции и консерватизма»[2246],[2247]. «Этнография России учит нас точно так же, как физическая и экономическая география, жизненной необходимости сильного правительства. Она показывает опасность, если не сказать невозможность, главной статьи революционной программы абсолютного парламентского режима по наиболее одобренному английскому образцу. Лекарство может быть хуже болезни; скорее всего, оно убьет пациента. Централизованный парламент… приведет Россию к правовой анархии. А узаконенная анархия всегда была самой худшей из всех форм правления»[2248].
— «Второй вывод, который навязывается нам, состоит в том, что Россию не может спасти централизованный парламент, наложенный на централизованную бюрократию. Если централизованный парламентский режим, не имеющий корней и опоры в местном самоуправлении, во Франции был преждевременным и обреченным на провал, то насколько более несомненным должен быть такой провал в России! Россия еще не обладает… ни одним из существенных условий, делающих возможным парламентское правление по утвержденному британскому образцу. У нее нет независимой аристократии, укорененной в почве, нет независимой Церкви, нет среднего класса, нет независимой судебной власти. За парламентом нет единой нации, нет организованного органа общественного мнения для его проверки и контроля, нет свободных институтов для его поддержки. Он висит в воздухе. Никакие красноречивые речи не могут изменить этого фундаментального факта»[2249].
— В третьих, необходимо учитывать текущий момент: «во времена национальных волнений
