и национальных бедствий абсолютная монархия всегда казалась народу, справедливо или нет, высшим прибежищем. Она обязана своим существованием не случайности, а необходимости. И эта необходимость кажется столь очевидной, столь настоятельной каждому русскому, знающему свою историю, что все славянофилы, несмотря на либеральные тенденции, как в случае Аксакова и Юрия Самарина, отстаивали самодержавие, «Самодержавие», как краеугольный камень политического устройства»[2250].

«С каким еще большим основанием можно утверждать, что Россию может спасти только самодержавие? — восклицал в 1916 г. Саролеа, — Именно Иван Грозный, Петр и Екатерина Великие были жестокими и суровыми мастерами-строителями русского народа, «собирателями» русской земли»[2251].

Февральская буржуазно-демократическая революция смела остатки полуфеодальной основы монархической власти, базирующейся на невежестве низших классов, родовой аристократии и религии. Новая власть, для своего существования должна была выдвинуть новые идеи скрепляющие общество, заставляющие его идти на жертвы ради будущего. Но эти идеи не могли выйти за рамки тех жестких природных и исторических ограничений, которые определяли само существование русской цивилизации.

Диктатура пролетариата

Во время гражданской войны «самым демократическим декларациям — грош цена, самые благие намерения остаются праздными, когда встречают сильное сопротивление среды; самые демократические формы правления не гарантируют от попрания свободы и права в те дни, когда эти ценности временно погасли в сознании народном, в те дни, когда право восстанавливается насилием, насилие претворяется в право».

А. Деникин[2252]

В XVII веке либеральное государство Дж. Локка стало революционным прорывом в общественных отношениях, это была победа демократии и свободы над феодальной родовой аристократией и средневековым абсолютизмом. Но уже к середине ХIХ в. либеральный демократизм XVII в. привел к появлению новой, еще более могущественной — денежной аристократии. К этому времени демократия — «гражданское управление», учреждённое, как отмечал А. Смит, «для защиты богатых от бедных или для защиты тех, кто имеет какую-либо собственность, от тех, которые совсем ее не имеют»[2253], выродилась, по выражению К. Маркса в «особую силу подавления», Ленина — в «диктатуру буржуазии», С. Шарапова — в «диктатуру капитала».

Демократия является лишь формой власти, за которой, на деле, может скрываться новая еще более грозная, чем при абсолютизме форма деспотии. Демократия, пояснял этот парадокс французский посол Палеолог: «не нарушая своих принципов… может сочетать в себе все виды гнета политического, религиозного, социального. Но при демократическом строе деспотизм становится неуловимым, так как он распыляется по различным учреждениям, он не воплощается ни в каком одном лице, он вездесущ и в то же время его нет нигде; оттого он, как воздух, невидим, но удушлив, он как бы сливается с национальным климатом. Он нас раздражает, от него страдают, на него жалуются, но не на кого обрушиться. Люди обыкновенно привыкают к этому злу и подчиняются. Нельзя же сильно ненавидеть то, чего не видишь. При самодержавии же наоборот, деспотизм проявляется в самом, так сказать, сгущенном, массивном, самом конкретном виде. Деспотизм тут воплощается в одном человеке и вызывает величайшую ненависть»[2254].

Со становлением капитализма, буржуазное государство, пояснял К. Маркс, стало основой «нового деспотизма»: «Государственная власть после революции 1848–1849 гг. становится «национальным орудием войны капитала против труда»[2255]. Этот «очевидный захват государства капиталистическим классом непосредственно заставляет каждого пролетария, — приходил к выводу один из идеологов каутскианства Р. Гильфердинг, — стремиться к завоеванию политической власти, как единственному средству положить конец эксплуатации»[2256].

Впервые термин «диктатура пролетариата», Маркс употребил в работе «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» Впоследствии, опираясь на опыт международного рабочего движения, Маркс в «Критике Готской программы» (1875 г.) сформулировал следующий вывод: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата»[2257]. Сущность диктатуры пролетариата классики марксизма изложили в «Манифесте коммунистической партии»: «пролетариат основывает свое господство посредством насильственного ниспровержения буржуазии… Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы постепенно вырвать у буржуазии весь капитал…, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил»[2258].

При этом, как отмечал Ленин в своем анализе работ классиков: «открывать политические формы… будущего Маркс не брался. Он ограничился точным наблюдением французской истории, анализом ее и заключением, к которому приводил 1851 год: дело подходит к разрушению буржуазной государственной машины»[2259]. Причины того, что Маркс не оставил никаких конкретных рекомендаций для политической организации в переходный период Ленин объяснял тем, что: «Формы буржуазных государств чрезвычайно разнообразны, но суть их одна: все эти государства являются, так или иначе, но в последнем счете обязательно диктатурой буржуазии. Переход от капитализма к коммунизму, конечно, не может не дать громадного обилия и разнообразия политических форм, но сущность будет при этом неизбежно одна: диктатура пролетариата»[2260].

«Власть рабочего класса, — пояснял Ленин, — вырастает из конкретных условий освободительной борьбы каждого народа. Поэтому в разных странах она не может не приобретать различной формы. «Все нации придут к социализму это неизбежно, но все придут не совсем одинаково, каждая внесет своеобразие в ту или иную форму демократии, в ту или иную разновидность диктатуры пролетариата, в тот или иной темп социалистических преобразований разных сторон общественной жизни»[2261].

«Диктатура пролетариата…, — пояснял Ленин, — есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и администраторская, против сил и традиций старого общества»[2262]. И, «чем грандиознее задачи, чем большее количество приобретенных прав и интересов» эта борьба нарушает, «тем концентрированнее революционная власть, — подчеркивал Троцкий, — тем обнаженнее ее диктатура. Плохо ли это или хорошо, но именно такими путями человечество до сих пор шло вперед»[2263].

Положение о необходимости установления диктатуры пролетариата было впервые закреплено в Программе РСДРП, принятой на 2-м съезде партии (1903). «Успех революции — высший закон, — подчеркивал на съезде лидер меньшевиков Г. Плеханов, — И если бы ради успеха революции потребовалось временно ограничить действие того или иного демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы останавливаться»[2264]. Однако подтверждая верность теоретическим постулатам марксизма, большевики применительно к реальным условиям России, совершенно иначе трактовали его практическое содержание.

Что большевики, на том этапе, понимали под диктатурой пролетариата, Ленин пояснял в 1905 г.: «Решительная победа революции над царизмом, есть революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства… И такая победа будет именно диктатурой, то есть неизбежно должна будет опираться на военную силу, на вооруженные массы, на восстание, а не на те или иные, «легальным», «мирным путем», созданные учреждения. Это может