то, что они окажутся полезными в будущем. Пока я создавал призрачные угрозы и поздравлял себя с будущим триумфом, я пренебрег своим долгом и позволил реальной опасности проникнуть в империю».

Рин просунул голову в шелковую петлю, обернул ее еще раз вокруг шеи, чтобы голова не выскользнула, и попробовал веревку на прочность. Она должна была выдержать.

«Я всем обязан Куни, и тем не менее я подвел его как никто другой. Я не могу смотреть в глаза Тэке Кимо. Смотреть в глаза Гин Мадзоти. И уж определенно не могу смотреть в глаза моему лучшему другу».

Герцог Кода отпихнул столик ногой, тело его пролетело несколько дюймов и остановилось, когда шелковая петля приняла вес удавленника. Рин засучил ногами, задергался, а потом затих; запах мочи и кала наполнил комнату; приглушенные звуки, которыми сопровождались судорожные попытки втянуть воздух, наконец прекратились.

* * *

Джиа и Куни сидели в позе мипа рари, друг напротив друга за маленьким столиком, на котором лежало неоконченное письмо Рина Коды.

– Это на твоей совести, – сказал Куни.

Джиа не ответила. Она думала об Ото Крине.

Случившееся десять дней назад самоубийство Рина повлекло за собой масштабное расследование под руководством Кого Йелу. Премьер-министр проявлял особое рвение – без сомнения, в попытке обелить себя за участие в падении Гин Мадзоти – и отыскал неопровержимые факты, свидетельствующие об откровенном провоцировании мятежников со стороны «предусмотрительных», а также о коррупции и иных нарушениях. Было арестовано и казнено немало тех, кого объявили козлами отпущения.

– Как мы могли настолько отдалиться друг от друга? – пробормотал Куни. – И вот теперь мне придется хранить твой секрет. Если я раскрою правду насчет самоубийства Рина и твоей роли во всем случившемся, империя распадется в тот момент, когда мы меньше всего можем себе это позволить. Правители, как боги, не могут совершать ошибок, и потому ты вынуждаешь меня жить во лжи, которую я не могу опровергнуть.

Джиа склонила голову.

С течением времени Кого начал подозревать, что к случившемуся причастен дворцовый кастелян Ото Крин. Но, несмотря на все увещевания и посулы, угрозы и пытки, Ото наотрез отказался раскрывать роль Джиа и умер в тюрьме. Императору донесли, что он якобы наложил на себя руки. Но кто знает, было ли это правдой.

Любовь творит с людьми странные вещи.

Молчание Крина принесло свои плоды. Хотя Куни подозревал, что именно сделала императрица, премьер-министру так и не удалось добыть никаких доказательств.

А со временем, как надеялась Джиа, муж поймет, почему она так поступила.

Любовь творит с людьми странные вещи.

Супруги долго сидели в молчании. Джиа понурила плечи, слезы капали на стол.

– Я устрою для него пышные похороны, – проговорил Куни. – Ах, Рин, глупыш Рин. – Он посмотрел на жену, и печаль пронизывала каждую морщину на его лице. – Ты даже извиниться толком не можешь.

Он встал и вышел.

Джиа так и не подняла взгляда.

* * *

Сото вошла в комнату и набросила одеяло на согбенную фигуру Джиа. За несколько часов после ухода императора та даже не сменила позы.

– Знаю, ты считаешь меня чудовищем, – сказала Джиа.

– Я уж не знаю, что и думать, – ответила Сото. – Но я до сих пор твой друг.

– Спасибо, – прошептала Джиа.

И две женщины на миг взялись за руки в мерцающем свете свечей.

– Мне однажды приснился сон, – промолвила императрица. – В нем госпожа Рапа рассказывала мне о важности устойчивых структур и систем, меняющихся так же медленно, как скованные льдом реки. Еще она говорила о непрочности связей, основанных на преданности и вере, таких же нестойких, как и языки огня.

– Ленив тот ум, что перекладывает свои ошибки на богов.

– О нет, я вовсе не перекладываю ни на кого вину. Сны зачастую просто метафорически отображают наши мысли.

– Твои сновидения склонны все упрощать, – заметила Сото. – Но, как это часто бывает с моделями, построенными философами, реальный мир оказывается гораздо сложнее.

Джиа отвела взгляд. И произнесла:

– Без мечты и стремления достичь ее, чем мы лучше водорослей, просто влекомых течением?

– Ты сожалеешь о содеянном?

Императрица покачала головой:

– Все, что я делала, было на благо народа Дара. Просто у меня не вышло. Если бы не объявились льуку, я бы установила мир на этой земле на века. Я не стану извиняться, поскольку не считаю, что была не права.

– Но твои методы… Джиа, мне бы хотелось, чтобы ты отыскала другой путь. Проливать кровь – это последнее дело.

– У меня нет обаяния Куни, который, возможно, смог бы найти способ обезоружить феодалов за какой-нибудь пьяной игрой. Или силы Маты, способного понудить к миру мечом и дубиной. Я лишена изобретательности Луана Цзиа, умеющего направить амбиции в ловушку более хитроумной конструкции. Зато у них нет моего дара предвидения, и потому я использовала методы, доступные для женщины, что живет во дворце: интриги, сговор, подстроенные мятежи.

Сото вздохнула:

– Я с тобой одновременно и согласна, и нет. Потерянные жизни… Не думаю, что тебе удастся переступить через кровь.

– Я готова к тому, чтобы меня судили по моим делам. То же самое относится к Куни и к любому, кто обладает властью.

Сото кивнула:

– Тогда почему ты сидишь здесь сложа руки?

Джиа посмотрела на нее:

– Я впала в немилость, больше мне делать нечего.

– Ты все еще императрица Дара, и жизням людей, о которых ты печешься, угрожают захватчики с севера.

– Думаю, времени моего вмешательства в политику пришел конец.

Сото помолчала немного, а потом промолвила:

– Помнишь, как совсем молоденькой девушкой ты ходила в кукольный театр теней?

Джиа удивленно кивнула.

– Представления начинались вечером, перед заходом солнца. И обычно первый акт заканчивался какой-нибудь трагедией: влюбленных разлучали ревность и подозрения; злой министр занимал место преданного генерала; госпожа из-за недоразумения прогоняла верную служанку.

Императрица тихонько хмыкнула.

– А ко времени интермедии наступала ночь, – подхватила она. – На небе мерцали звезды, и мне казалось, что они явились увидеть самый печальный момент представления.

– Но потом всегда был второй акт, – сказала Сото. – Всегда.

Две женщины долго смотрели друг на друга. Наконец Джиа кивнула и сжала руку Сото.

Глава 40

Предательство Ра Олу

Руи, одиннадцатый месяц одиннадцатого года правления Четырех Безмятежных Морей

Холодный ветер гнал крутую волну в заливе Гаинг. Гигантский сокол-минген реял над водой вместе с голубем и двумя воронами, черным и белым. Тем временем под перемежающимися тенью волнами рыскала чудовищных размеров акула. Облака окрашивались в золотистый цвет, как у чешуек карпа, а если хорошенько прислушаться, шум моря сливался в