решение. Некоторые из ее крупнейших клиентов теперь испытывали отвращение к фирме. Умыла руки сначала огромная и влиятельная система пенсионного обеспечения государственных служащих Калифорнии, а затем и Всемирный банк. Каждую ночь Баффетт видел во сне долги Salomon в сотни миллиардов долларов, которые предстояло погасить в течение следующих нескольких недель. Они проходили перед его глазами, шатаясь, как больные овцы. «Все это могло меня доконать. Я не мог сойти с поезда и не знал, куда он идет», – говорит Уоррен.

Баффетт был полон решимости обнаружить все прегрешения Salomon, признать их и немедленно исправить. Когда Баффетт начал принимать бразды правление на себя, он выяснил, до какой степени руководство Salomon дозировало информацию, которая поступала в совет директоров. Только теперь они с Мангером узнали, что после апрельского признания Мозера в подаче несанкционированной заявки, компания, понимая, что он намеренно ввел в заблуждение клиента, имя которого использовал, заявила, что это результат канцелярской ошибки.

Баффетт не сомневался, как бы он сам поступил на месте начальства Мозера: «Услышав о подобном поступке, вы через десять секунд снимете трубку и произнесете: “Ты уволен”»[908].

Но оказалось, что это не для всех было так же очевидно, как для Уоррена. Мозер был ценным сотрудником, поэтому руководство, вероятно, решило: а что если его можно перевоспитать? Баффетт же мыслил вероятностями. Он прогнозировал вероятность катастрофического исхода, а затем очень быстро прикидывал, что нужно сделать, чтобы снизить ее. В данном случае выходом было немедленное увольнение Мозера и последующее признание. Баффетт думал о честности в черно-белых тонах и не терпел обманщиков.

К сожалению, как узнал теперь Уоррен, в этой ситуации было больше лжи, чем ему говорили. Следователи сообщили, что Фойерштейн в свое время заявил, что действия Мозера носили «преступный характер». С этим поразительно контрастировала его последующая рекомендация не раскрывать информацию, с чем согласилось и остальное руководство. Никто ничего не сообщил о поведении Мозера в нормативно-правовой отдел, который следил за соблюдением требований регулирующих органов. Впрочем, отношение Salomon к соблюдению нормативных требований всегда было вольным. Позже даже возник спор о том, кого следует считать членом нормативно-правового комитета[909]. Так или иначе, руководитель отдела встревожился, когда узнал, что его не посвятили в происходящее, и был возмущен тем, что даже установленные в компании процедуры были проигнорированы. Баффетт и Мангер также узнали о встрече Гутфройнда в начале июня с заместителем министра финансов Бобом Глаубером, после которой руководство Salomon решило, что еще не время раскрывать информацию о действиях Мозера. Позже Глаубер сказал, что его обвели вокруг пальца, как молокососа. Именно эта встреча с Глаубером сильнее всего накалила отношения с правительством и подорвала доверие к Salomon.

Второй пресс-релиз, одобренный советом директоров, в котором говорилось, что задержка произошла из-за «недостаточного внимания к вопросу», выставил совет директоров соучастниками покрывательства преступления. Но члены совета были в неведении относительно встречи с Глаубером.

Баффетт был особенно зол из-за того, что ничего об этом не знал, когда разворачивался кризис, а он вел переговоры с правительством. Никто из тех, чьей задачей номер один была защита репутации компании, с этим не справился. У него было достаточно поводов для злости, но он до сих пор не знал о последнем факте: о письме Стернлайта, которое было получено, но проигнорировано.

В качестве юридического подкрепления Уоррен привлек Рона Олсона, который не так давно стал партнером фирмы Munger, Tolles & Olson, а когда-то работал над делом Buffalo Evening News и теперь представлял интересы Berkshire Hathaway[910]. Баффетт сказал Олсону, что хочет разработать новую стратегию[911]. По его мнению, Salomon не переживет уголовного обвинения[912], и лучший шанс избежать его – это искренне раскаяться. Он хирургическим способом удалит все до последней клетки раковой опухоли, направит на фирму палящее радиоизлучение и выжжет все следы рецидива.

В первый же рабочий день Олсона отправили на встречу с Отто Обермайером, прокурором Южного округа Нью-Йорка, который должен был принять решение о целесообразности уголовного преследования Salomon.

«Наш аргумент заключался в том, что мы подадим пример самого экстраординарного сотрудничества со стороны подозреваемого. Результат повлияет на поведение будущих обвиняемых и на саму работу системы правосудия», – объясняет Уоррен.

Дав это экстраординарное обещание, Олсон тут же отказался за Salomon от привилегии «адвокат-клиент», которая защищала переписку между фирмой и ее юристами от прокуроров. Он заверил, что обо всем, что обнаружит Munger, Tolles & Olson в ходе расследования, Обермайер узнает сразу же[913]. На простом английском языке это означало, что Munger, Tolles & Olson от имени Salomon вызвалась действовать как рука правительства.

Это соглашение поставило компанию в парадоксальную ситуацию: ей приходилось вести разбирательство в отношении собственных сотрудников. Чем больше доказательств вины найдет Munger, Tolles & Olson, тем больше будет у Salomon свидетельств того, что она очистила свои ряды от недобросовестных сотрудников. Они в свою очередь должны были сотрудничать под угрозой увольнения, а их заявления больше не были защищены обычной привилегией «адвокат-клиент»[914].

30 августа, в свой день рождения, Баффетт отправился в Вашингтон. Он, Дерик Моган и Боб Денэм должны были дать показания перед Конгрессом. Баффетт произвел сильное впечатление, усевшись в одиночестве за стол подкомитета и пообещав полное сотрудничество с регулирующими органами[915]. «Я хочу выяснить, что именно произошло, чтобы это пятно легло на виновных, – сказал он, – и было снято с невиновных».

Конгрессмены поносили Salomon, изображая из себя спасителей инвесторов, и требовали полного разрыва с прошлым. Ответ Баффетта их поразил. «Красное море расступилось, и появился пророк», – описывал этот момент Моган[916]. Баффетт подчеркнул, что отныне у Salomon другие приоритеты: «Если сотрудник принесет фирме убытки, я отнесусь к этому с пониманием. Если же он нанесет даже малейший ущерб ее репутации, я буду беспощаден».

Позже эти слова много раз разбирались в учебных аудиториях и тематических исследованиях как образец корпоративного благородства. Непреклонная демонстрация Баффеттом своих принципов многое говорила об этом человеке. В этом заявлении выразились важнейшие качества личности Уоррена: прямота, его талант проповедника и приверженность простым правилам поведения. Открытость, цельность и предельная честность – ценности, которые отстаивал сам Уоррен, желавший, чтобы их отстаивала и Salomon.

Вернувшись в Седьмой корпус Международного торгового центра, Баффетт выпустил одностраничное письмо для сотрудников, настаивая на том, чтобы они сообщали ему обо всех юридических нарушениях. Мелкие проступки, например, незначительные злоупотребления с расходными счетами, можно было не учитывать, но, как писал Уоррен: «Если возникнут сомнения, звоните мне». Сверху на письме он указал номер своего домашнего телефона. В