Шрифт:
Закладка:
«Прогнила до основания», – потрясенно повторил Мериуэзер. В этот момент они поняли, что действия Казначейства стали результатом решения, принятого совместно с Федеральной резервной системы и Комиссией по ценным бумагам и биржам, а приговор Salomon – итогом внезапного переворота, драматической расплатой за годы гордости и высокомерия.
Час пресс-конференции настал. Репортеры внизу дергались и раздражались все сильнее. Брэди по-прежнему не звонил.
Наконец, позвонил заместитель министра финансов Джером Пауэлл. Он сказал, что Казначейство не сможет полностью отменить свое решение. Salomon не будет участвовать в аукционах Казначейства в интересах клиентов. Тем не менее, правительство готово пойти на компромисс по самому важному для фирмы вопросу: она сможет подавать заявки для приобретения бумаг на собственные счета.
«Подойдет ли это?» – спросил Пауэлл. «Думаю, да», – ответил Баффетт.
Уоррен немедленно вернулся в зал заседаний. Он сообщил новость собравшимся, которые с облегчением и радостью выдохнули. Затем Баффетт провел процедуру избрания самого себя на пост временного председателя совета директоров, а Дерика Могана – на должность директора и операционного управляющего Salomon Brothers. Примерно без четверти три он вышел за дверь и попросил соединить его с торговым залом.
Моган сидел вместе с трейдерами, нервно поглядывая на часы. В соседнем отделе команда Джона Макфарлейна работала над планом действий на случай непредвиденных обстоятельств, чтобы максимально быстро сбросить активы фирмы в Японии. Сверху позвонили, передав Могану, чтобы он встретился с Баффеттом у лифта. Моган не знал, назначат его боссом или сообщат, что новый босс только что появился у него. Он подошел к лифту. Дверь открылась. «Вы в деле», – сказал Баффетт и жестом пригласил Могана войти. Вместо того чтобы подняться обратно в зал заседаний, они спустились еще на два этажа – прямо в пасть заждавшейся их прессы[905].
«Журналисты как с цепи сорвались. Они вели себя как дикие звери. Каждый вопрос был с подвохом. Это и так была грандиозная история, а они были не прочь раздуть ее еще больше. Это был их шанс блеснуть. Особенно несносны были телевизионщики. Они хотели поторопить нас, чтобы успеть к пятичасовому или шестичасовому выпуску новостей, но я не хотел им в этом помогать. Я чувствовал, что они хотели бы, чтобы я упал в грязь лицом. Они хотели уличить меня в обмане. Именно это им было нужно. В воздухе висели контракты на издание всевозможных книг, которые могли реализоваться только в случае провала Salomon», – вспоминает Уоррен.
Сидя на возвышении, Баффетт скрестил руки на груди. Он выглядел усталым. Моган, с аккуратно зачесанными назад светло-каштановыми волосами, широко распахнутыми глазами смотрел на толпу, как олень, застигнутый на дороге светом фар машины. Оба были одеты в темно-синие костюмы, белые рубашки и траурно-черные галстуки. «У меня не было вообще никакой информации, – вспоминает Моган. – Вы в деле – вот и вся инструкция». Он не знал ничего из того, о чем в последние часы шла речь наверху. Моган и Баффетт начали пресс-конференцию.
Репортеры жаждали знать, что же случилось с фирмой. Баффетт, пиджак которого топорщился у самых ушей, объяснил: «Непредставление информации регуляторам, на мой взгляд, необъяснимо и непростительно. Я видел подобные глупости и в других компаниях. Но никогда еще не сталкивался с такими последствиями».
На вопрос репортера, способствовал ли скандалу характер корпоративной культуры фирмы, Баффетт ответил: «В монастыре вряд ли бы такое произошло».
Кто-то спросил, сколько ему будут платить. «Я сделаю это за доллар», – ответил Уоррен. Члены совета директоров, сидевшие в зале, были ошарашены: они услышали об этом впервые.
Репортеры не унимались, продолжая задавать вопросы. Были ли подделаны данные учета? Кто их подделал? Покрывал ли кто-то виновного? Кто именно?
«Да, – объяснял Уоррен, – некоторые данные были подделаны, и виновного отчасти покрывали». На этих словах стая разволновалась и начала вбрасывать вопрос за вопросом. Они были готовы схватить кого-то, чтобы разорвать на части, но потеряли след, как только оказалось, что покрывавшие виновного уже уволены.
В какой-то момент на возвышение к Баффетту поднялся один из сотрудников фирмы. Он сообщил о звонке из Казначейства. Уоррен поспешно удалился из зала, оставив ошарашенного Могана отбиваться в одиночестве. Тем не менее, Моган сумел ответить на несколько вопросов прекрасно поставленным голосом с интонациями ведущего телепередачи о брачных повадках антилоп гну.
Баффетт вернулся в зал с пресс-релизом Министерства финансов, частично восстанавливающим кредит доверия Salomon. Но журналисты не успокоились и продолжали давить.
Спустя час с лишним после начала конференции один из директоров, сидевший рядом с Мангером, толкнул его в бок и сказал: «Уоррен когда-нибудь покончит с этим?» Чарли ответил: «Может быть, он не очень-то этого хочет. Так или иначе, Уоррен знает, что делает»[906].
Репортеров интересовало все. В какую сумму обошлись правительству подложные сделки? Сколько клиентов заявили Salomon, что не будут больше вести дела с фирмой? Какое выходное пособие получат прежние руководители? Почему Wachtell, Lipton не отнеслась к ситуации более серьезно? Каковы подробности фальшивой сделки, которую в пресс-релизе назвали «розыгрышем на миллиард долларов»?
«Это не розыгрыш. Конечно, лучше было бы назвать это…», – начал отвечать Баффетт.
«Таковы были ваши слова в пресс-релизе», – резко ответил репортер. «Это не мои слова. Я не подписывал пресс-релиз. Это можно охарактеризовать как абсурдный инцидент. В моем понимании розыгрыш – это то, над чем можно посмеяться. В том, что произошло, я не нахожу ни капли смешного», – ответил Баффетт.
Последовало несколько не слишком острых вопросов. Пресс-конференция закончилась.
По крайней мере, в одном Salomon повезло. Ночью по телеграфу пронеслись новости о том, что советский президент Михаил Горбачев смещен с поста президента в результате путча. Фондовый рынок рухнул на 107 пунктов. Новостные выпуски, которые всю пятницу долбили Salomon, внезапно сменили фокус. Весь мир следил за судьбой Горбачева, которого держали под домашним арестом восемь его собственных военных и правительственных функционеров. Когда в Москву вошли танки, клиенты оборвали все телефоны в отделе по торговле облигациями. «Есть много способов уйти с первых полос газет, – сказал один из трейдеров, – но ввод Красной Армии – самый креативный из них»[907].
49. Разгневанные боги
Нью-Йорк, 1991 – 1994
Уверенность регуляторов в том, что Salomon сможет выжить благодаря одной только репутации Баффетта, почти наверняка была ошибочной. Salomon едва выжила даже после того, как Казначейство частично изменило свое
