Шрифт:
Закладка:
– Что случилось?
– С Гарриэт… – выдохнула тетя Кэрри, в своем волнении так крепко сжав пакет, что из уголка его посыпалась тонкая струйка мела.
– Гарриэт? – повторил тупо Ричард.
Кэрри не могла больше стоять тут, это было выше ее сил. Еще раз вскрикнув, она отвернулась и побежала наверх. Баррас медленно пошел за ней.
Гарриэт лежала все так же распростертая на кровати, под ярким светом ламп, среди бесконечных рядов склянок. Она уже больше не стонала. Она лежала на боку, скорчившись, с открытым ртом. На распухших и почерневших губах выступила клейкая слизь.
По временам ноги Гарриэт слегка вздрагивали, и при этом к ней возвращалось дыхание – короткий хрип. Обмирая от ужаса каждый раз, когда слышалось это редкое и короткое хрипение, тетя Кэрри с безумной поспешностью размешала мел и попробовала влить хоть немного в распухший рот Гарриэт. Она была еще занята этим, когда в спальню вошел Ричард. Он остановился, совершенно ошеломленный, глядя на Гарриэт.
– Что это, Гарриэт? – сказал он охрипшим голосом.
Гарриэт ответила лишь тем, что отрыгнула мел тети Кэрри.
Ричард подошел ближе в каком-то оцепенении.
– Гарриэт… – снова пробормотал он, как пьяный.
В эту минуту торопливо вошел доктор Льюис, веселый, с черной кожаной сумкой в руке. Но, когда он увидел Гарриэт, веселость разом с него соскочила, манеры его резко изменились, и он вполголоса попросил тетю Кэрри телефонировать доктору Скотту, чтобы тот немедленно пришел. Тетя Кэрри тотчас убежала. Ричард отошел в нишу окна и остановился там, молча наблюдая, похожий на статую Рока.
Спешно явился доктор Скотт и одновременно с ним доктор Проктор, пришедший пешком из Слискейла. Все три врача сблизили головы над постелью Гарриэт. Они проделали с ней множество вещей: что-то впрыскивали ей из маленьких шприцев, и поднимали несопротивлявшиеся веки Гарриэт, и делали ей выкачивание желудка. Они все выкачивали и выкачивали и извлекли из ее желудка поразительное количество всякой всячины. Все увидели, как хорошо Гарриэт обедала в этот день, – просто невероятным казалось, что можно проглотить такое количество спаржи. Но Гарриэт этого не видела. Гарриэт ничего больше не могла видеть, так как она была мертва.
Наконец, после последней попытки воскресить ее, докторам пришлось признать свое бессилие, и доктор Льюис, отирая лоб, подошел к Ричарду, все еще неподвижно стоявшему у окна:
– Я очень сожалею, мистер Баррас, сэр… – Видно было, что он искренне огорчен. – Но боюсь, что мы ничего больше сделать не можем.
Баррас не сказал ничего. Доктор Льюис, взглянув на него, заметил, как сильно бились жилы у него на висках, как густо побагровел лоб, и к сочувствию примешалась инстинктивная мысль, что у Барраса, должно быть, высокое кровяное давление.
– Мы сделали все, что было возможно, – добавил он.
– Да, – отозвался Ричард каким-то чужим голосом.
Доктор Льюис в новом приливе сострадания опечаленно посмотрел на Барраса. Разумеется, он не подозревал, что тот, на кого он смотрел, в сущности и был убийцей Гарриэт.
XVII
Даже Хильда была потрясена. После того как они с Грэйс возвратились в лазарет с похорон матери, она много недель была молчалива и задумчива. Теперь и она должна была признать, что в «Холме» неблагополучно. Расстроенная, она делала резкие замечания больным, грубила Нессу и отдалась работе с неутомимой энергией. А с Грэйс опять обращалась деспотически, была нежна и ревнива.
Был конец их свободного дня, и сестры медленно шли по Риджент-стрит, направляясь к Оксфордской площади, чтобы сесть в автобус, идущий к Найтсбриджу. Хильда, заканчивая резкую тираду на тему об унизительных домашних передрягах, насмешливо посмотрела на Грейс:
– Ты ведь такая любительница все улаживать. Вот тебе случай – поезжай домой и попробуй это сделать.
– Нет, – возразила спокойно Грэйс, – от меня теперь мало было бы пользы дома.
– А почему?
В эту минуту подъехал их автобус.
Грэйс подождала, пока они уселись, затем сообщила Хильде, что ждет ребенка.
Хильда ужасно покраснела. Казалось, ей сейчас станет дурно. Она сидела молча и совершенно неподвижно, пока кондукторша получала с них за проезд. Потом сказала тихо, тоном глубоко уязвленного человека:
– Мало было этого брака! Как будто и без того недостаточно неприятностей в последнее время. Ты просто глупа, Грэйс, ужасно глупа.
– А я не вижу в этом ничего глупого, – отвечала Грэйс.
– Зато я вижу, – отрезала Хильда, бледная и озлобленная. – Ничего нет хорошего в таких «детях войны».
– Я вовсе этого и не говорила, Хильда. Но мой, может быть, и будет хорош.
– Нет, ты просто дурочка, – прошипела Хильда, сурово глядя перед собой. – Сначала потеряла голову из-за Тисдэйла, а теперь еще это! Тебе придется уйти из лазарета. Черт знает что такое! Я умываю руки! Я до сих пор держалась в стороне от семейных дрязг – и впредь в них вмешиваться не стану. Боже, как это глупо, какая пошлость! По всей стране это делают теперь все глупые, пошлые девчонки! Отдаваться «героям войны» и рожать от них «детей войны»! О господи, какая мерзость! Я не желаю ничего больше слышать об этом. Можешь убираться прочь и рожать своего поганого младенца, где хочешь.
Грэйс промолчала. Она придерживалась простого правила: ничего не говорить там, где молчание – лучший ответ. Между ней и Хильдой, в сущности, не было больше настоящей близости уже со времени ее брака с Дэном. А тут еще эта новость! То, что Грэйс, которую Хильда баловала и опекала, милая маленькая Грэйс, засыпавшая в детстве в ее объятиях, ждет ребенка, «дитя войны», оскорбляло Хильду, вызывало в ней отвращение, заставило ее дать клятву, что она не будет иметь ничего общего «со всей этой грязью». Слезы стояли в глазах Хильды, когда она чопорно поднялась и вышла из автобуса.
Таким образом, Грэйс предстояло самой устраивать свои дела. На следующее утро она отправилась к мисс Гиббс. По традиции, мисс Гиббс полагалось отнестись к ней ласково, но мисс Гиббс отнеслась к ней не лучше, чем Хильда. Она вышла из себя и «показала зубы»:
– Мне до смерти надоели эти истории, сестра Баррас. Для чего вас сюда приняли, как вы полагаете? Чтобы ходить за ранеными или чтобы разводить потомство? Мы взяли на себя труд обучить вас с той целью, чтобы вы были полезны в лазарете. И вот как
