у нее неладно. Но идти было необходимо, несмотря ни на что: Гарриэт нужно дать лекарство. Если ей его не дать, она будет все громче и громче стучать, поднимет на ноги весь дом – и может произойти новая ужасная история, которая ее, Кэрри, окончательно доконает.

Сдерживая, насколько могла, рыдания, тетушка вытерла опухшие и словно ослепшие от слез глаза и пошла по коридору в комнату Гарриэт, ощупью находя дорогу. В коридоре царил мрак, потому что ночь была темная, а тетя Кэрри от волнения забыла включить свет на верхней площадке. Темно было и в спальне Гарриэт, и зеленый свет ночника, горевшего у постели, не разгонял неясного полумрака. Из-за постоянных головных болей Гарриэт не выносила яркого света, и теперь тетя Кэрри была этому рада, так как темнота скрывала ее заплаканное лицо. Она не включила верхней лампы.

Когда тетя Кэрри вошла, Гарриэт металась в постели. Ее бледное рыхлое лицо, в котором было что-то коровье, неясно выделялось на подушках. Она дрожала от злости и с лязгом оскалила вставные зубы.

– Почему ты не приходила, Кэролайн? – закричала она. – Я стучу уже добрых полчаса!

Тетя Кэрри подавила всхлипывание. Изо всех сил стараясь овладеть своим голосом, она сказала:

– Прости, дорогая, я и сама не знаю, что на меня нашло. Дать тебе лекарство?

Но Гарриэт не склонна была так легко успокоиться. Она лежала на спине, в полутьме, окруженная аптечными склянками, и ее плоское лунообразное лицо было бледно от гнева и жалости к себе.

– Это невнимание ко мне становится просто возмутительным, – продолжала она. – Я лежу тут с дикой головной болью, мне до смерти нужно принять лекарство – и ни одна душа ко мне не заглянет!

Печальная и пристыженная тетя Кэрри, опустив голову и робко моргая опухшими глазами, проглотила слезы и шепнула:

– Пожалуйста, извини, Гарриэт. Дать тебе лекарство?

– Ну конечно.

– Сейчас, Гарриэт. – И, пряча лицо, тетя Кэрри подошла к столику с одной только мыслью: «О господи, только бы поскорее найти для Гарриэт ее лекарство и уйти отсюда раньше, чем силы мне изменят».

– Валерьянку, Гарриэт? – спросила она.

– Да нет же! – сердито возразила Гарриэт. – Мне нужно мое старое лекарство с бромом – то пахучее, что прописал доктор Льюис. Мне кажется, оно все-таки лучше всего помогает. Вон там, на полке в углу.

– Хорошо, Гарриэт. – Тетя Кэрри с готовностью повернулась к полке и стала ощупью перебирать бутылки. Их было такое множество!

– Где, ты сказала, Гарриэт?

– Да там же, – проворчала Гарриэт. – Ты сегодня совершенная дура! Вон оно, у тебя под рукой! Я сама поставила его туда, когда вставала в последний раз. Отлично помню.

– Это? – Тетя Кэрри почувствовала, что она сейчас опять расплачется. «О Боже, – подумала она снова, – помоги мне выбраться отсюда поскорее, пока я еще могу сдерживаться!» – Это, Гарриэт?

– Нет! Вон рядом, зеленая бутылка. Боже, да что с тобой сегодня? Ну да, эта, теперь правильно.

Тетя Кэрри взяла указанную ей склянку и подошла к столику. Руки у нее так дрожали, что она с трудом удержала мензурку.

– Сколько ты принимаешь, Гарриэт?

– Две столовые ложки! Неужели ты до сих пор еще не знаешь? Наконец, могла бы прочитать!

Но тетя Кэрри не в состоянии была прочитать, тетя Кэрри была слепа, нема и безутешна. Движения ее были движениями автомата, а мысли далеко, в том страшном фантастическом мире, где Ричард держал на коленях Гетти Тодд. Она способна была только делать, что ей приказывали. И у нее было одно желание – вернуться к себе в комнату и дать волю потокам слез, бушевавшим в ней.

Она кое-как отмерила две столовые ложки из бутылки, которую ей, как она думала, указала Гарриэт. Подавленная темнотой вокруг, придирками Гарриэт, мучительной опустошенностью собственной души, она только смутно подумала, что лекарство как-то странно пахнет. Но это, верно, от соленого вкуса ее пролитых и непролитых слез запах лекарства кажется ей странным… А Гарриэт требует лекарства, торопит ее и называет дурой!

Она подошла к постели с опущенной головой, пряча лицо, и протянула руку. Гарриэт села и раздраженно вырвала у нее мензурку с лекарством.

– Ты сегодня ужасно неповоротлива и бестолкова, Кэролайн, – сказала она резко. – И это тогда, когда ты видишь, что я умираю от головной боли!

По своей привычке крепко зажмурив глаза, Гарриэт одним глотком выпила лекарство. Проглотив его, она секунду сидела выпрямившись, с закрытыми глазами и мензуркой в руке, затем открыла глаза и вскрикнула:

– Это не то лекарство! – И стаканчик выпал у нее из рук.

Слезы тети Кэрри сразу заморозил ужас. Одно мгновение она стояла окаменев, затем кинулась к выключателю и зажгла все лампы в комнате, схватила бутылку – и вскрикнула пронзительно, как испуганный кролик. На бутылке было написано: «Наружное». Она дала Гарриэт выпить ядовитую жидкость для втирания! Она закричала еще громче, чем Гарриэт.

Гарриэт, прижав руку к желудку, корчилась на постели. В первый раз, с тех пор как она завела привычку лежать в постели, Гарриэт испытывала настоящую боль. Она была в агонии. Лицо у нее приняло зеленоватый оттенок, губы вздулись, обожженные ядом.

– Воды! – слабо простонала она, все сжимая, теперь уже обеими руками, свой жирный белый живот. – Внутри жжет, как огнем!

Обмирая от ужаса, тетя Кэрри бросилась к кувшину, стоявшему на умывальнике, и принесла Гарриэт стакан воды. Но вода не проходила в горло. Гарриэт не могла глотать, и вода вылилась обратно из ее распухшего рта на чистую, нарядную постель.

Гарриэт, видимо, не сознавала, что вода здесь, что она льется не туда, куда нужно.

– Воды! – все стонала она, задыхаясь. – Жжет внутри! – Но, как Гарриэт ни старалась, она не могла напиться, чтобы залить огонь внутри.

Сквозь панический ужас у тети Кэрри мелькнул проблеск рассудка, и, швырнув стакан на комод, она стрелой помчалась из комнаты, чтобы вызвать врача. Она пробежала по коридору и вниз по лестнице, ее длинные ноги с мозолями на пальцах развивали сказочную быстроту. У черного хода она наткнулась на Энн, которая шла наверх спать.

Тетя Кэрри уцепилась за Энн.

– Доктора! – простонала она. – Телефонируйте доктору… любому… чтобы пришел сейчас же! Скорее, скорее доктора!..

Энн достаточно было одного взгляда на тетю Кэрри. Она была сообразительная женщина и, поняв, что случилось нечто серьезное и страшное, не стала терять времени на расспросы. Она тотчас же побежала к телефону и позвонила доктору Льюису, который обещал прийти немедленно. Энн подумала минуту, потом на всякий случай позвонила и доктору Проктору, лечившему ее самое, и тоже попросила прийти.

Тетя Кэрри между