к славе. Он отправился по свету, дабы вернуть их, но было поздно: воссоединиться в теле прежнего хозяина чувства уже не могли, поэтому сплотились с ним в отряд, чтобы сражаться как одно целое. И тогда Игура достиг небывалых высот.

Семя задумалось.

– Нельзя ли разыскать Игуру, чтобы он научил, как вобрать в себя чувства?

Повелитель издал нечто сродни смешку. Паук, вторя этому, живо забегал на паутине.

– Это всего лишь притча. – Тут паук как будто еще резвее заработал лапками, выплетая новый узор.

– Чем же притча мне поможет? Не понимаю.

– Ты не в силах постичь своей сути, поскольку в нее нужно вложить чувства, а их у тебя нет. Ты обитаешь среди нетленных Владык, которым чуждо земное, а если хочешь познать себя и что тобой движет… – Он обвел жестом широкую панораму Минитрии, столь недостижимой для королевского чада. – Поживи со смертными, наберись у них знаний. Пусть научат, каково это – превозмогать.

– Мне нельзя покидать утес, пока я не буду готов, – невозмутимо возразило Семя.

– Иеварус, как можно стать готовым, делая лишь то, что приказано?

Семя окинуло взглядом вид перед собой.

– Но людей много. У кого мне учиться?

– Есть один кандидат. – Повелитель выудил из рукава вещицу плоской круглой формы, что переливалась всеми цветами радуги. – Этот предмет выведет к монахине по имени Далила. Она научит тебя состраданию и, возможно, поможет найти остальные четыре твои частицы.

Какой-то зов манил монаршего отпрыска пуститься в дорогу и узнать, куда она заведет. Надев на шею круглый медальон, Иеварус запрыгнул на балюстраду и посмотрел в пропасть.

Снова лопнул в вышине гром, и парящие по спирали скаты отвечали ему потусторонним звуком своих криков.

Семя сделало шаг в пропасть.

Внизу высились скученные дома юнгблодов, а еще ниже – скромные жилища зерубов. Перед глазами все пролетало цветными полосами, похожими на длинные мазки на холсте. Зыбкое и переменчивое царство утеса Морниар осталось позади; снизу приближалась неподвижная земная твердь.

Иеварус камнем летел вниз, и летел все быстрее, а в ушах свистел ветер. У подножия утеса черная расщелина отделяла его поверхность от земли вокруг.

Ветер трепал, тянул во все стороны распростертое тело Семени.

Вдруг Иеварус отвердел и протаранил ни в чем не повинного ската. Взвизгнув от боли, огромная тварь рухнула прямо в простертую черную расщелину, где копошились черви.

Перепрыгивая со ската на ската, растерзывая кожистую плоть заостренными пальцами, монаршее дитя замедляло падение. Ногти впились одному в плавник и пропороли его по всей длине. Земля была все ближе. В небе сверкнула молния…

И так отпрыск Верховного Владыки снизошел в мир смертных.

Глава шестьдесят вторая

Эрефиэль

Среди шавину существует братство затворников, которые, дождавшись видения о смерти, покидают родное племя. Их путь лежит в неизведанные леса, и куда именно, неизвестно. Бытует предположение, что им открыто знание о судьбе всей Минитрии, недоступное остальному свету. Братство и сейчас пребывает в недрах Чащи, ожидая дня своей групповой гибели.

– «Чаща и что она скрывает». Линен Фрих

Облачившись в доспехи, я не щадя сил орудовал мечом во дворе своего имения. Лоб и тело покрылись испариной, ветер от молниеносных разворотов и ударов трепал перья на голове.

– Тренироваться в латах, полагаю, неразумно. Отец говорил, что шавину не должен быть скован в движениях, – послышался голос Сару с брезгливой ноткой – то ли и вправду из-за доспеха, то ли из-за воспоминаний о нерадивом отце и его стереотипном совете.

Я прервался и повернул голову. Дворецкий был в своем черно-белом фраке, а косой рубец на лбу, казалось, ухмыляется из-за моего облачения.

Я подошел взять протянутое полотенце и вытерся.

– На поле боя я всегда в броне, так зачем упражняться голым?

Сару кивнул. Логика была за мной, но дворецкий, несомненно, все равно остался при своем.

– Так что там у тебя? Для чего понадобилось меня отвлечь?

– Из-за вашего отца, – ответил Сару. Я опустил полотенце, весь обратившись в слух. – Белый Ястреб едет домой.

* * *

Переменять туалет пришлось второпях. Сняв боевой доспех, я облачился в церемониальный.

Главное, что требуется от лат, – отводить удар, чему торчащие шипы, высокие наплечники и громоздкая кираса с вычурными чеканными орнаментами совсем не способствуют. Однако по праздникам или чтобы подстегнуть доход казны, всколыхнув патриотические чувства, было не зазорно выйти в свет разодетым в пух и прах.

Мои церемониальные латы замысловатым образом сочетали блещущую сталь с позолотой. На шлеме в форме ястребиной головы развевался пышный перистый плюмаж. Клюв на нем, в отличие от боевого, тоже искрился блеском золота. Поверх обоих наплечников чередовались друг с другом изысканные золоченые и серебреные перья. На кирасе был вычеканен образ отцовской головы, а на поножах, в свою очередь, вместо перьев – снежинки по всей поверхности, кроме колен: правый наколенник имел вид золотого солнца, а левый – серебряной луны. Довершалось облачение серебряным плащом.

В конюшне юный конюх судорожно собирал элементы парадной брони для Зефира, который, по-видимому, опять показывал норов, что никак не облегчало задачи.

Время поджимало. Приказав седлать коня простым седлом и пристегнуть кожаные поводья, я поскакал туда, где собирался приветственный парад.

* * *

Из-за внезапного объявления о приезде на месте встречи царили разброд и сумбур. Трубачей была только половина, гирлянды флажков между домами натянуть не успели, лепестками дорогу не устлали.

Отряд эскорта и тот был из четырех стражников, которые просто оказались не заняты на службе, – они держали высокие знамена со спиралью, символом Владык.

Молва расползалась стремительнее пожара. Подданные запрудили улицы и стали сыпать навстречу въехавшей в город отцовской карете лепестками своих садовых и горшечных цветов.

Сопровождал отца некто причудливого вида – должно быть, тоже зеруб. Облаченный в мешковатое, бесформенное одеяние густо-черного цвета с темно-лазурной каймой, он вышел из кареты под стать дряхлому старцу. В руках незнакомец сжимал перекрученный дубовый посох с мощным оголовьем и одним своим обширным видом, одним присутствием внушал трепет.

Пальцев на руках было по три, с птичьими когтями и чешуей. Последнее, что его выделяло, – загнутый клюв стервятника, что торчал из-под низко надвинутого капюшона.

Зеруб с посохом шел первым, хотя как разбирал дорогу – неизвестно. За ним следовал отец в окружении ангелов, трое из которых шагали по дороге в гладких стальных масках и с алебардами в руках, а еще трое парили над землей, превратив шелковые плащи в прозрачные крылья, почти как у насекомых.

Дорога, вдоль которой высоким гостям рукоплескала любящая толпа, вела к городской площади,