– Делайте что хотите. Она все равно мне больше не дочь. Забирайте ее и уходите.

Чувствовалось, что Марта хочет возразить, но утомленный стенанием муж поднял жену и увел прочь.

Шагая по заметенным мостовым Басксина, я наблюдал, как зеваки расступаются перед нами по обе стороны улицы.

Нора у меня на руках все так же хранила молчание, не издавая ни единого звука.

Снег нас припорошил. Зрелище напоминало абстрактную картину без сюжета, напоенную чистыми переживаниями.

Я – причудливое порождение с перьями на макушке и белоснежными волосами, она – убогий человек без рук и ног, в тонкой шелковой рубахе, облегающей исхудалый стан и культи, перед нами – ковровая дорожка снега, что устремлена прочь из этой юдоли страданий.

Снежинки падали свыше лепестками скорби. Толпа, это ущелье из человеческих тел, бесстрастно наблюдала за тем, как я покидаю их священный райский уголок, унося с глаз долой напоминание о боли и мучениях, которым не может быть места в здешней жизни.

Глава пятьдесят девятая

Далила

Подчас слухи действительно содержат в себе долю правды. Хорошо известно, что у Клерии, помимо видимой надземной стороны, есть и скрытая подземная. Бытует гипотеза, что древние туннели и катакомбы, пронизывающие городское чрево, являются наследием какой-то утраченной цивилизации. Однако так ли это, все еще не установлено.

– «О расцвете Клерии и предпосылках к этому». Герман Фоллз

Занималась холодная зимняя заря – из тех, когда ночью сон утягивает в невообразимые глубины, откуда совсем не хочется выкарабкиваться. Поднять себя, вялую и разбитую, с кровати было трудно. Набрякшие веки не поднимались, в голове все затянуло поволокой.

Пока сестры ворочались и нежились в своих уютных коконах, я отправилась исполнить обряд.

После моей прошлой жизни возможность принимать ванну я исключительно ценила. Красные руны поверх выложенных плиткой стен нагревали баки с водой. Ночная сорочка сползла с моего тела, как сброшенная кожа, соскользнула по изгибам, вручая меня во власть пара, что обволок и скрыл мой изрезанный рубцами храм.

Я прошлась губкой по коже, очищая главное святилище, а затем достала спрятанную бритву и вместе с кровью выпустила из тела разъедающую ненависть к самой себе.

Истончаясь, она закручивалась в воде и утекала прочь из глаз, унося с собой опьяняющую тоску.

* * *

Где-то уже после обеда я устроилась с Каселудой в отдельной читальне, как вдруг из-за двери послышались переполошенные голоса.

– Постойте! Вам сюда нельзя!

– Где она? Где Далила?!

Меня моментально встряхнуло, и я бросилась в коридор.

– Я здесь! В чем дело?

За дверью мне предстала юная послушница – уже сестра, но еще не мать.

– Извините, мать Далила! Я как только ни пыталась его остановить, но он настойчиво требует вас, – на одном дыхании протараторила девица. Волнение и растерянность были налицо.

За ее спиной возвышался некто в благородных одеждах – ее яркие цвета померкли из-за грязных брызг и снега.

Он повернулся.

Этого лица мне не забыть никогда.

– Эрефиэль?

Я опустила глаза и увидела у него на руках женщину – мертвую, как показалось по застывшему выражению. Ночная рубашка придавала ей сходства с призрачной невестой, взгляд был устремлен в никуда.

Нору в этой несчастной я узнала не сразу.

– Что стряслось? – Я бросилась к юной сестре и нефилиму.

– Не знаю. Родители говорят, на нее напали в Басксине.

Я потрясенно округлила глаза.

– Горожане? Соседи?!

Он помотал головой. Его взвинченное состояние передавалось и мне.

– Кто-то чужой. Все было спланировано. Ее хотели покарать.

– Нора, слышишь меня?

Молчание. Я вопросительно посмотрела на Эрефиэля.

– Она в ступоре с тех пор, как ее нашли.

Я дотронулась до лба Норы.

– Да она ледяная! – И тут же повернулась к юной сестре позади себя. – Как твое имя?

Она слегка растерялась.

– Д… Джейн, – пролепетала бедняжка.

– Джейн, беги найди мать Маргарет. Скажи, что привезли девушку с переохлаждением. Пусть подойдет в перевязочную для прихожан в восточном крыле.

Джейн кивнула и, собравшись, как велело положение, умчалась за лекаршей.

– Я прежде хотел согреть ее у себя дома.

– Правильно сделали, что не стали. Могли бы только навредить.

Эрефиэль кивнул.

– Расскажите все, что знаете, – попросила я, устремляясь с ним по коридору.

* * *

В перевязочной был под рукой скромный набор врачебных инструментов. Несмотря на то что в дороге Эрефиэль закутал Нору в плащ, рубаха все равно промокла от растаявшего снега. Я разрезала ее, обнажая тело.

Эрефиэль сидел на стуле в углу, уставив глаза в стену, и вел свой рассказ.

Путь занял дольше ожидаемого: Нору пришлось закрепить в седле и скакать в Клерию осторожно. При взгляде на то, что осталось от ее тела, у меня все внутри переворачивалось. Левые руку и ногу отрезали чуть ниже локтя и колена, обожженных правых не было по плечо и бедро.

Лучше бы она испепеляла меня взглядом, думала я, лучше бы смотрела злобно, обреченно, тоскливо – хоть как-то, но неподвижные фарфоровые глаза таращились мимо, и от этого ныло сердце.

Изуродованная, нагая, с нимбом перепутанных каштановых волос вокруг головы и обнаженной небольшой грудью на некогда солдатском теле, Нора поневоле вызвала слезу.

– Кто же ее так?

Эрефиэль молчал, и молчание это красноречивее слов повествовало о его скорби. Наконец дверь распахнулась.

От увиденного мать Маргарет воззвала к Владыкам. Она явно не ожидала, что все так плохо. Быстро стряхнув оцепенение, старая монахиня выпроводила Джейн – та еще пыталась одним глазком уловить священную наготу Норы.

– Она вообще жива? – спросила мать Маргарет, отворачиваясь.

– Жива, но получила сильное переохлаждение.

Она кивнула и стала кутать Нору в свое личное покрывало. Несчастная и бровью не вела – лишь губы подрагивали, и то непроизвольно, из-за холода. Мать Маргарет четко определила причину ранений, заключив, что с другими увечьями они не связаны.

– До чего кошмарная участь постигла эту девушку. Молюсь, чтобы Владыки ее благословили и отныне берегли от зла, – причитала монахиня, накрывая лоб Норы теплой мокрой тряпицей.

Джейн вскоре вернулась с кружкой теплой воды и по чуть-чуть стала вливать ей в горло.

* * *

Через какое-то время нас с Эрефиэлем вызвали в кабинет матери Винри объясниться. Холодно его встретив, наставница не помедлила перейти к упрекам:

– Вам известно, что без сестринского приглашения входить в церковную обитель не позволяется? Тем более мужчине.

Мы с ним стояли у противоположного края стола, в знак уважения не смея сесть.

– Не сочтите за дерзость, мать Винри, но состояние Норы требовало