11

Все комнаты в заброшенном доме выглядят одинаково: ветхие и пустые. Ни единого предмета мебели. Никаких свидетельств того, что в доме кто-то жил. Отставшие обои, ни единой вещицы. Ничего. Кроме часов с кукушкой. Мейке не знает, что и подумать. Леон, обычно храбрый мальчишка, льнёт к ней и испуганно озирается. Луна заливает дом зловещим светом. Иногда Мейке кажется, что кое-где мелькают тени, но, может, это игра воображения. Вот тут и поверишь в привидения.

Мейке и Леон слышат, как в большой родительской спальне переговариваются Сем и Элизабет. Время от времени подаёт голос Мило, давая понять, что всё в порядке. Фемке не слышно, но рядом с братом девочка будет в безопасности.

Они осматривают бывшую спальню Сема, когда-то владения Квинтена.

Как и внизу, половицы прогнили, стены обшарпаны. В одной стене не хватает нескольких кирпичей, зияет огромная чёрная дыра, словно там когда-то что-то прятали. Мейке не отваживается запустить туда руку.

В каждой комнате часы, большие или маленькие, они все похожи – старинные часы с кукушкой, должно быть, из чьей-то коллекции. Часы не тикают. Стрелки застыли на половине девятого.

Наверху так же тихо, как и внизу. И здесь ни одно окно не открывается.

Как бы подростки ни толкали, тянули рамы, ни стучали по стеклу кулаками – всё напрасно. Крики о помощи тоже бесполезны: их никто не слышит. В пустоте голоса эхом отдаются от стен.

Вчетвером они снова разочарованно собираются в коридоре. Сем мрачнее тучи, и больше всего Мейке пугает его отчаяние. Нервы Сема на пределе. Ему всё труднее сохранять спокойствие перед младшими ребятами. Рано или поздно кто-нибудь из них сломается, и ни к чему хорошему это не приведёт. Мейке тянется к руке Сема и сжимает пальцы. Он слабо улыбается, но ободрённый её поддержкой расправляет плечи. Это необходимо, ведь младшие уже совершенно отчаялись.

– Мы застряли, – шепчет Элизабет со слезами на глазах. – Но ведь должен быть выход, Мейке. Так не бывает! Что же делать?

– Я пока не сдаюсь, – заявляет Сем. – Выход должен быть. На чердаке два больших окна, пойдёмте попробуем их. Вдруг повезёт, и мы сможем выбраться.

– А если и тут не повезёт, тогда точно застряли. Мы как в тюрьме с решётками на окнах, – твердит Элизабет.

– Мы уже в камере, Эл, – бурчит Леон. – В плену у демонов.

– Колдовство, – кивает Элизабет. – Другого объяснения нет.

– Как бы то ни было, объяснить можно всё. В доме какой-то дефект, блокирующий окна. Или автоматически запирающиеся замки, действующие от электросети. Ни во что другое я не верю, – упрямится Сем.

– Неужели? Тогда дай мне разумное объяснение того, что с нами происходит, – сердится Элизабет. – Объясни, как отсюда выбраться. Ты ведь не считаешь, что всё это нормально, а?

– Нет, Эл. А у меня новая теория. Мы жертвы научного эксперимента. За нами наблюдают через скрытые камеры, расположенные по всему дому. Изучают, как мы реагируем.

Мейке хохочет.

– Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Мы не на телевидении. Кому бы это понадобилось? Зачем запирать нас шестерых в доме и пугать?

– Откуда мне знать. Я же не учёный, – пожимает плечами Сем.

– Вот-вот, – язвит Элизабет. – Как тебе тяжело поверить в колдовство! Эта деревня заколдована, Сем! Квинтен нас предупреждал, а мы не верили, и вот что вышло.

– Я ему верила, – бормочет Мейке.

– Только ты, а больше никто, – отвечает Элизабет. – Мне бы тогда прислушаться. Ты права во всём. Я даже не понимаю, почему над ним все смеялись.

– Да потому что он вёл себя, как сумасшедший, – объясняет Мейке. – Вы не виноваты. Я тоже сомневалась, как и другие. Даже его друзья не хотели с ним знаться.

– Ну ладно, – перебивает её Сем, поднимая руки. – Ну, скажем, я верю, что всё это колдовство. Что с этим делать-то, народ?

Элизабет в отчаянии смотрит на старшую сестру, но у Мейке тоже нет ответа.

– Не знаю, только возвращаться вниз с чудесами ничего не даст. У тебя было предложение подняться на чердак. Для начала, по-моему, неплохо. Сейчас у нас нет других вариантов, кто знает, вдруг повезёт.

– Тогда все за мной!

Мейке, Элизабет и Леон поднимаются за Семом на чердак по деревянной лестнице. Огромный чердак тянется через весь дом. В доме Мейке и Элизабет тоже есть такое же помещение, их отец приспособил его для увлечения. Он собирает игрушечные поезда и построил там настоящую железную дорогу. Вход на чердак, его территорию, только по особому приглашению.

На этом чердаке Мейке была давным-давно, когда праздновали день рождения Квинтена. Планировали вечеринку в саду, но помешали гром и молнии. Тогда отец Квинтена отправил их наверх, где они могли шуметь сколько хочется. Он поставил раскладной диван и телевизор, они весь день смотрели фильмы, ели чипсы и пили колу сколько влезет.

Она помнит, что чердак был завален мусором и вещами, которые достают раз в году, например рождественские украшения.

Позднее Квинтен пришёл к ним играть, и у него глаза на лоб полезли, когда он увидел порядок на чердаке папы Мейке.

– У отца больше мусора, чем у всех жителей Крайдорпа, вместе взятых, – смеялся он. – А у вас просто рай на земле. Завидую.

Потом они с папой часами работали над поездами и совершенно забывали обо всём. «Хорошие были времена», – грустно думает Мейке.

Если бы она поддержала Квинтена, он не покинул бы Крайдорп.

На верхней ступени лестницы Сем останавливается и колеблется, держась за дверную ручку. Он смотрит на остальных.

– Обычно это место полно хлама, да ещё добавились несколько ящиков наших, которые родители решили пока не распаковывать, – сообщает он. – Интересно, что мы найдём сейчас. Не верится, что кто-то мог так быстро избавиться от мусора.

Сем открывает дверь, и детей встречает прохладный ветерок. Мальчишка замирает на пороге, и Мейке смотрит через его плечо. И эта комната пуста. Исчез не только мусор, но и личные вещи, оставленные семьёй. От рождественских украшений не осталось и следа, ни единого фотоальбома, которым не успели найти места в доме.

Стены на чердаке тоже грязные и обшарпанные, пол громко скрипит под ногами. Через два грязных чердачных оконца не пролезть – они слишком малы, да их и не открыть, как и все остальные. Не видно ни единой щёлочки. И здесь тоже валяются часы, стрелки которых замерли ровно на половине девятого.

– Ну вот, – шепчет Элизабет. –