Шрифт:
Закладка:
А новое утро не радовало, было пасмурным, затянутым серой, непроницаемой пеленой. Лишь с одной стороны в неясном, рассеянном свете пробивалась голубизна неба, вселяя надежду. По грязным улицам поселка твердо вышагивали люди. В совхозе начинался обычный трудовой день.
Перед отъездом я услышал еще об одной примечательной страничке из истории совхоза. Дикие камни, уложенные вокруг пьедестала со скульптурой Горького, установленной при входе во Дворец культуры, были привезены сюда в год освоения целины. Выпахал их из земли Панфила Сокол и другие трактористы, прокладывавшие первые борозды.
Мне подумалось: хорошо было бы на этих камнях высечь имена старожилов целины. Они достойны этого. Разве их подвиг, их самоотверженность и мужество не заслуживают того, чтобы вечно жить в нашей памяти?
О гвоздях, тракторе и цветах
Сидит передо мной Иван Иванович Николайчук — седенький, чуть сгорбленный старичок. Неторопливо, с глубоким раздумьем и душевной откровенностью он ведет разговор о гвоздях и тракторе, без которых не было бы ни колхозов, ни совхозов, ни зажиточной жизни в деревне.
Коренной уральский хлебороб, он хорошо знает свои Травники. Бедным был их поселок в старое время. Бывали годы, когда хлебороб питался лебедой, ел горькую полынь. В 1917 году советская власть протянула руку крестьянину, дала ему землю и машины, затем поставила хозяйство на путь коллективизации. Живые страницы истории.
Трогателен рассказ Ивана Ивановича о банке меда, привезенной в гостинец Ильичу от травниковских крестьян, скромна просьба о гвоздях, нужных в хозяйстве. В 1923 году в Москве открылась первая Всероссийская сельскохозяйственная выставка. Как не побывать на ней, не поучиться строить новую жизнь в деревне! И комсомольская ячейка Травников сказала Николайчуку:
— Поезжай на выставку, Иван, ты грамотный. Что увидишь, потом расскажешь. Может, Ленина встретишь. Тогда пожелай ему доброго здоровья, расскажи, как мы живем…
Комитет бедноты утвердил кандидатуру Николайчука, выдал ему тридцать рублей на дорогу.
— Захвати для Ильича банку меда, — наказали комитетчики, — уральский мед от всех болезней лечит.
Завернул Иван банку меда в чистое полотенце и пуще глаза берег всю дорогу. В Москве побывал на выставке, разузнал, что мед Ильичу можно передать через Городской комитет партии, пошел туда. Там приняли гостинец, поблагодарили, заверили, что мед непременно будет доставлен Ленину. И тут осенила Ивана мысль — написать привет Ильичу, рассказать о жизни, как наказывали земляки. Попросил листок бумаги и, волнуясь, чуть сбивчиво, но просто вывел:
«Ну, дорогой Владимир Ильич, скорей выздоравливайте. Ваша жизнь нужна для всего пролетариата России и всего мира. Граждане Травниковского поселка ждут Вашего выздоровления…»
Задумался, о чем же дальше рассказать Ильичу, как поведать о жизни односельчан, о Травниках и, была не была, изложил все по порядку о деревенской бедности, подрыве хозяйства дутовскими и колчаковскими бандами, разоре, какой нанесла Травникам гражданская война. О нужде крестьянской рассказал и опять запнулся. А что надо земледельцу, в чем нуждается уральская деревня, — не сказал, а умолчать нельзя. И дописал:
«…Если рабочий будет все время идти тесно с крестьянином, просвещать его, посылать сельскохозяйственную литературу и газеты, хотя и старые, если рабочий удешевит каждый выпущенный аршин мануфактуры и каждый гвоздь, если поможет рабочий крестьянину, то это будет залог победы…»
В конце приписал, что агрономического образования он не имеет, но очень интересуется агрономией, для чего читает газету «Беднота». Подписался, и еще не утерпел, черкнул: «Если можно, то напишите».
Не написал Ленин, не поблагодарил лично Николайчука за банку меда, не встал вождь больше на ноги. Но ответ на свое письмо Иван Иванович получил. Получили его травниковские крестьяне и все хлеборобы России. Он пришел на село вместе с новой жизнью, с теми заветами, которые Ильич оставил коммунистической партии.
Иван Иванович писал Ленину о гвоздях, мечтал о машинах и агрономическом образовании. Все это сбылось. К машинам на полях и на фермах люди теперь привыкли, словно испокон веков владеют ими. Сам Иван Иванович — первым в Травниках получил высшее образование — окончил в Москве сельскохозяйственную академию, вернулся в родное село и всю жизнь проработал агрономом, сначала на колхозных, потом на совхозных полях.
Прошел бы сейчас Владимир Ильич по селу Травники! Посмотрел бы на жизнь тех, кто прислал ему когда-то крестьянский гостинец. Большие перемены произошли в Травниках, особенно в последние годы, когда здесь были подняты залежные и целинные земли!
На окраинах Травников вырос целый квартал новых двухэтажных зданий: тут и больница, и детские ясли, и сад. Новые дома построены для совхозных рабочих из плит сборного железобетона, индустриальное строительство ведут рабочие чебаркульских заводов.
— Разве не время чудес настало? — вскинув счастливые, полные молодого блеска глаза под седыми, кустистыми бровями, спрашивает Николайчук. — За все это хочется низко поклониться Центральному Комитету нашей партии.
Николайчук вытягивает вперед натруженные, еще сильные руки, как-то особенно смотрит на них.
— Устарели, а работы просят, особенно весной, да и осенью, когда земля спелым хлебом пахнет. На пенсии теперь, молодые годы не вернешь! Минувшей осенью совхоз командировал меня в Москву — на Выставку достижений народного хозяйства СССР. Долго я ходил по прекрасным залам и все думал свою думку о Ленине, о нашей жизни. Большой путь мы прошли от гвоздя до трактора. Скажу по-стариковски наше спасибо за все Его Величеству рабочему классу России. Это он нас вывел на светлый путь, дал все, что нужно деревне для строительства коммунизма…
Незамысловатый рассказ Николайчука я вспомнил, когда нынешним летом вновь побывал в целинных хозяйствах.
Земли одного из них — совхоза «Победа» — начинались от степной речушки Куйсак и тянулись в сторону Кизила. Тут я бывал в первую целинную весну. Совхоз возглавлял опытнейший руководитель Яков Ефимович Акимов.
Там, где Акимов наметил построить центральную усадьбу, было несколько небольших домиков захудалого отделения конесовхоза. Домики сиротливо стояли на берегу речушки Зингейки, бурливой лишь в пору вешних вод. Глубокие омуты ее летом были затянуты болотной ряской и водяными лилиями. Один берег Зингейки был круче, тут как бы обрывался холм; другой — пологий, топкий. И все же речка притягивала. Здесь и обосновался Акимов со своей конторой и службами.
— Вдоль Зингейки построим домики, заложим поселок полугородского типа, озеленим улицы, обсадим берег, — рассуждал Яков Ефимович. — Сделаем
