— Скажу по секрету, — доверительно сообщает Юрий Иванович, — метим его на главного агронома совхоза, — и сокрушенно добавляет: — Виктор-то Алексеевич Носков серьезно приболел. По совету врача перевели его на легкую работу, теперь плановик…

— А где же прораб Смирнов?

— Помните его? По-прежнему прорабит, наши Черемушки строит…

Так рабочие назвали новый квартал строящихся трехэтажных благоустроенных домов — с теплой водой и ваннами в каждой квартире. Как и в первую нашу встречу в палатке на берегу Светлого, мы выходим из конторы совхоза. Юрий Иванович останавливается возле клумбы, срывает ромашку.

— Люблю! С первого года на целине начал жить с цветами и теперь не расстаюсь. Только вот по всему поселку не привились, а надо перед каждым окном цветы посадить.

И все же цветы росли не только возле конторы. Они украшали сквер на площади, где будет установлена большая скульптура Горького, пестрели в палисаднике у Дворца культуры.

— Цветы будут в наших Черемушках! — А мысли забегают все дальше — с жильем туго, по четыре квадратных метра на человека получается. Мало. Строить и строить жилье надо…

Возле нас появляется главный инженер Кашин, загорелый, с обветренным лицом, чем-то встревоженный и нетерпеливый.

— Ну, как? — предупреждает его Федченко.

И тот рассказывает, что побывал в двух отделениях, заглянул ненадолго на центральную усадьбу, чтобы связаться по телефону с «Сельхозтехникой», а потом еще побывать в Космическом.

Юрий Иванович согласно кивает головой.

— Выбивай все, что можно, — и обращается ко мне с пояснением: — Запчасти режут вот так! — и ребром ладони проводит по горлу.

Мы идем по поселку, в котором, кроме улицы Пушкина, теперь появились: Николая Островского, Шолохова, Горького, Целинная, Уральская, Комсомольская. Спрашиваю Федченко еще об одном названии — Космическом. Он добродушно улыбается, обрадованно рассказывает:

— Угодья наши были разбросаны на 85 километров. Как-то с секретарем обкома партии объезжали поля. 250 километров проехали, а до первого отделения за день так и не добрались. Пришлось перераспределить земли с соседями, сделать хозяйство более компактным. Один поселок — Московское отделение бывшего Березиновского совхоза — отошел к нам. Появились у нас два Московских поселка. Собрали сходку. Дали название поселку «Заречный», он за рекой находится. Поехали в облисполком, не утверждают. «У нас, говорят, Заречных поселков много. Назовите по-другому». Снова собрали сходку. К тому времени отделение из отстающих в гору пошло, нашим маяком стало. Лучшего названия и не придумаешь. Опять облисполком воспротивился. Маяков тоже множество. В третий раз собрали людей. Предложили назвать поселок «Космический». Рабочие посмеиваются, как бы, говорят, опять осечки не было. Но облисполком утвердил. Мы поселок называем Космическим, а люди именуют его по-старому. «Мы, — говорят, — московские». Что скажешь: «Привычка — вторая натура»…

Уроженец Полтавщины, Федченко лишь изредка вспоминает Украину и то, когда к слову придется.

— Целина родиной стала. Люди здесь до конца своей жизни глубокие корни пустили, не оторвешь лемехами.

Юрий Иванович снова с теплотой приводит в пример Сокола, Носкова, Кашина, Смирнова, Мищенко. О себе умалчивает.

У Федченко жила здесь большая семья, а теперь он остался с женой вдвоем. Старшая дочь — хирург областной больницы, сын — инженер-строитель. На лето к деду в гости приезжают внуки.

— Я кочевать не люблю. Привыкаю к одному месту. Тут свой век и коротать буду. Хочется хозяйство увидеть таким, каким оно задумано, осуществить мечту: полюбоваться хлебным городом на целине.

Юрий Иванович свыкся со степью, как со своим родным домом. Степь и поля — поприще его работы. Вся сознательная жизнь отдана им. И каждую весну степь рождалась для него, как песня. Любит он, когда пригреет солнце, послушать неповторимое пение жаворонка в голубом небе, шелест теплого ветра, ласкающего молодую травку; восторгается блеском синих озер, похожих на улыбку. Счастье для Федченко — жить на этой земле, слышать, как дышат поля, поют птицы.

Проходит лето в неустанных заботах об урожае. Вырастает пшеница, кукуруза, свекла, нагуливает мясо скот. Начинается уборка. Кажется, нет ничего богаче и краше этой поры. Но вот в природе веет осенью. Все изменяется, нет тех красок, которые весной ласкают своей радостью жизни. И Федченко немножко мрачнеет. Над степью нависает громада туч, начинаются затяжные дожди. Всегда остается что-то недоделанным, до конца неубранным на полях. Жалко становится, что гибнут труды человека, гибнут дары земли.

На степь обрушиваются ветры. Чтобы спрятать от них лицо, приходится резать боком встречные и пронизывающие порывы, пришибающие к земле мертвую траву. Но степь осенняя, ветреная тоже по-своему красива. И Федченко любит ее. И любит за то, что она заставляет человека быть более сильным и выносливым, заставляет противодействовать природе.

НА ЗАПРАВКЕ.

За годы, которые я знаю Юрия Ивановича, прибавилось у него морщин, совсем поседели и поредели волосы. Глаза тоже стали чуть тусклее, будто выцвели от солнца. Все чаще отражается в них усталость. Но наше время тем и замечательно, что коллектив заботится о человеке. Устал, приболел, ему говорят: отдохни, подлечись. И эта забота снова и снова укрепляет не только физические силы, но духовно приподнимает и всегда бодрит.

В этом году Федченко впервые побывал в Чехословакии. Он лечился и отдыхал в Карловых Варах.

— Благословенный уголок, скажу, но нашему раздолью и в подметки не годится, — признался Юрий Иванович. Он не рисовался.

Эту черту, характерную для большинства старожилов целины, я подметил, когда разговаривал с Носковым и Кашиным. Ощущение совхоза в степи, как своего большого дома и дружного коллектива, как единой семьи, видящей плоды созидательного труда, составляет их гордость и душевное богатство.

В столовой нас накормили жареными карпами и рипусом.

— Теперь строго слежу за режимом питания, — сказал Юрий Иванович, — четыре раза в день ем, а раньше — раз в сутки. Все некогда было.

Он говорил об этом без всякого осуждения, как будто ему, действительно, полагалось кушать только один раз в день, а вот теперь, что поделаешь, приходится выкраивать время для четырехразового питания.

Зато позаботиться о других Федченко считает своим неукоснительным правилом.

— Чем в обед кормить будете? — допытывал он заведующую столовой и, выслушав меню на сегодня, назидательно добавил: — Чтоб никаких жалоб не было. Вот так! — А когда мы вышли из столовой, доверительно сообщил: — Поварами люди довольны, готовят вкусно, по-ресторанному. Мне об этом рабочие говорят. Поваров-то я из города переманил…

Потом мы осматривали совхозные поля, любовались богатым целинным урожаем. Пшеница стояла тучная, густая, изнеженная обильными дождями нынешнего лета. Такого количества осадков давно не знала степная земля Урала.

— Нынче год будет трудный, — озабоченно и тревожно заметил Юрий Иванович, — похож на 1959-й.

Тот год был