Шрифт:
Закладка:
Разговор отца и сына продолжался. Больше, естественно, говорил отец. А сын главным образом отвечал на вопросы, был скуп на слова и односложен.
Мария, как и подобает восточной женщине, не встревала в беседу мужчин. Ловя модуляции голоса Бальтасара, приглядываясь к мимике, к жестам, она пытливо искала какой-нибудь знак или намёк. Искала и ничего не улавливала. Всё было по-прежнему, то есть так, как до недавних подозрений. Темпераментный голос, привычные, свойственные латиноамериканцу пассы и никакой неловкости и оглядки. Дались же ей эти подозрения. И с чего? Какие у неё основания? Ленточка на шляпе? И только? Разве этого достаточно для серьёзных опасений? А глаза? В них таится какая-то тень. Они немного не такие. Будто не соответствуют звонкому голосу. Ну и что? Просто устал – только и всего. Что ты? Мария на секунду зажмурилась, уходя в себя. Странно. В этом толковании угадывалась лёгкая досада. Она себе такого никогда не позволяла. Оно, это раздражение, исходило словно со стороны. Словно кто-то наклонился и шепотнул на ухо. Мария даже поёжилась, до того неприятна была эта мысль, при этом потянулась туда, откуда это нанесло. И тут же устыдилась своего порыва: сама оглядываешься, а замечаешь у других. Совсем нервы расшатались.
Сцепив в замок руки, Мария попыталась приструнить себя, однако тревога не проходила. Почему? Отчего? Она терялась в догадках. Может, нет никакой опасности. Может, всему виной её больное воображение, долгое затворничество и бессонные одинокие ночи.
Бальтасар снова заговорил об одежде, о своём белом костюме, в котором он их встретит. А почему он о шляпе умалчивает? – насторожилась Мария. И тут же получила ответ. Далась тебе эта шляпа! – опять словно нанесло слева. А и впрямь, согласилась Мария. Вчера по случаю вспомнил, сегодня забыл. Мало ли…
Однако тут же воспротивился Мариин слух. Что-то странное, непривычное показалось в голосе Бальтасара. Точно это был не ручей, а бурный поток, несущийся сквозь каменистое урочище. Тут уж отмахнулась сама Мария – с сыном Бальтасар всегда говорит более энергично и твёрдо. Потому что манера у него такая. В ответ на это со стороны нанесло одобрение: дескать, то-то же, а то втемяшится в голову чушь несусветная. Мария, не желая более уступать этому невидимому суфлёру, заключила, что это её собственное мнение, и тем самым укрепила внутреннее согласие.
Тихонько вздохнув, Мария расслабилась, ей стало легче. А и впрямь: чего она напридумывала. Сама извелась и Кая сбила с толку. Вон какой он растерянный. Не знает, как держать себя, что отвечать. После сеанса надо будет успокоить его. Или, может, не ждать? Может, сейчас всё выложить – и ему, и Бальтасару – и всем вместе посмеяться над её страхами?
Новая идея увлекла Марию. Правильно! Как только Бальтасар обратится к ней, она непременно всё расскажет – и про свои догадки и опасения, и свои бессонные ночи. От этой мысли потеплело в груди. Марии стало совсем хорошо, дежурная натянутая улыбка стала естественной, на лице её заиграл румянец, глаза заблестели. И вот в этот самый момент, когда она приняла решение и уже готова была открыться, позади них, Кая и Марии, раздался вскрик. Кай мигом вскочил.
– Тася! – он забыл её предупредить. Мария тоже было потянулась назад, но в последний миг замерла, точнее не успела отвести глаза. Изображение на экране странно исказилось, словно его свело какой-то неведомой судорогой. Это длилось миг, один промельк. Но это не ускользнуло от её внимания. Единственное, что она упустила, – очередность: что было вначале – это искажение, а потом крик или сначала крик, а после искажение.
– Минутку, – бросила на ходу Мария и, не оглядываясь, кинулась следом.
Кая и Тасю она нашла в садике. Тася, вся сжавшись, обхватив плечики руками, дрожала. Кай, не зная, как её успокоить, топтался возле. То гладил по плечу, то заглядывал в глаза. Мария, обняв девчонку, повела её в гостиную, усадила за стол, налила в чашку воды. Тася, расплескивая воду, поднесла чашку к губам, зубы стучали о край. Она никак не могла с собой совладать.
Зыбкая догадка осенила Марию. Она незаметно сняла с полки портрет Бальтасара и поставила его у себя за спиной, так, чтобы Тася до поры его не увидела. Поглаживая руку Таси, успокаивая и ласково улыбаясь, Мария смогла наконец выспросить её. И вот что Тася рассказала.
Год назад возле их пещер появились санитары. Они так назвались. Сказали, что из медицинского центра. Их было двое. На них были светлые комбинезоны.
– Один был лысый, здоровый, глаза маленькие и такой тонкий противный голос. А другой – этот. – Тася мотнула головой.
Мужчин в тот день на месте не оказалось. Шаркун с Пахомычем силки или снасти проверяли. Отец Флегонт как раз накануне ушёл.
– Туда, – кивнула Тася Каю. Он понял.
Дебальцева тогда в их коммуне не было, совсем не было. Лассе – тоже. Они ещё не появились. Кто оставался?
– Я с мамой да Вера Мусаевна. Да ещё Пак, он больной лежал. Да баба Уля – затворенка…
Пришельцы обошли их жилища, потом стали делать осмотр, проверять состояние здоровья.
– У Веры Мусаевны спросили: были ли дети? У неё не было никогда, хотя замужем была дважды. А у мамы – я.
Маму Таси обследовали дольше.
– Этот, – Тася опять мотнула головой, – так руку ей гладил, двумя пальцами по запястью. Хорошо помню. Это в начале осмотра было. А потом мама меня прогнала, велела бежать к Паку. Я незаметно ускользнула. Сама почуяла что-то или от мамы передалось… А мама потом заболела…
В этот момент Мария чуть отодвинулась, потянувшись за чашкой. За спиной её открылся фотопортрет. Тася его увидела – это было очевидно, – но на лице её ничего не отразилось. Портрет Бальтасара для неё не связывался с экранным изображением. Вот что было загадочно.
– А они не назывались? – спросил Тасю Кай. – Не называли друг друга по имени? Этот лысый, говоришь…
– Нет, – выдавила Тася, лицо её было измучено воспоминаниями. – Не помню…
На пульт они возвратились втроём – Мария, Кай и Тася. Скрывать девчонку теперь не имело смысла, тем более что там, в Альпах, и так обо
