Устав был утвержден. Финляндия много выиграла в политическом отношении, так как ожидалось усиление и возвышение патриотизма среди призванных под знамена. Но предстояло еще установить много новых порядков. На страже местных военно-политических интересов продолжала стоять редакция «Helsingfors Dagblad», руководимая бывшим офицером Лагерборгом. Она неустанно взывала к «конституционному образу мыслей» и внушала работникам милиционной экспедиции сената вести реформы «в финском патриотическом духе, не уступающем ни малейшего места для посторонних (русских) влияний». Газета доказывала, что докладчиком по делам финских войск мог быть только финляндец и ни в каком случае не русский начальник штаба финляндского военного округа. Газета допускала только одно исключение в пользу русской власти над финскими войсками, это подчинение их военному министру Швеции. Далее настаивалось на том, чтобы финские войска были расположены внутри страны. Нюландский батальон предлагалось расположить в Гельсингфорсе, так как в этом городе находится большая часть «государственных учреждений», которые нуждаются в охране военной стражей. До тех пор эта обязанность лежала на русских войсках, занимавших в городе караулы. От этой-то «чужой для них службы» и надлежало освободить их. По мнению газеты, русские войска должны убраться, куда им угодно, а финский экипаж, как вербованный, — расформирован. Иначе говоря, финские войска всеми способами обособлялись и выделялись из состава русской армии, и потому-то в печати столь громко велась речь об особом патриотизме финских военных начальников, а один из ораторов сейма сказал, что новая воинская повинность даст массу инструкторов для народа.

Русские, отдававшие себе отчет о происходившем вокруг их военно-организационном движении, обеспокоились настойчивым стремлением финляндцев к новой цели, понимая, что при благодушном отношении наших правящих сфер к Финляндии и полной беспечности и непонимании дела генерал-губернатором, обособленность финских войск могла повести к таким неудобствам, которые со временем в состоянии были создать для России политические затруднения и, во всяком случае, тяжело отозваться на отношениях финляндских войск к русской армии. «И теперь уже, — писал весьма сдержанный корреспондент «С.-Петербургских Ведомостей» (1879, 11 янв., № 11), — при существовании всего только двух военных финских частей в городе, — финского стрелкового батальона и кадрового экипажа, — незаметно никакого общего товарищеского духа, не говорю уже между солдатами, но и между офицерами русских войск и финских. А эти качества в военном деле не последняя вещь. Военные финны держат себя совершенно особняком и свысока относятся к русским военным».

Побуждаемые желанием создать для себя отдельную армию, финляндцы (в июле 1880 г.) хлопотали о созыве комиссии, с целью обсуждения вопроса по сформированию особой финской артиллерии. Однако на означенное ходатайство Высочайшего разрешения не последовало, и «самое возбуждение вопроса о формировании артиллерии для помянутых войск было отклонено». В артиллерии финляндцам отказали, но вскоре русское правительство, никогда не отличавшееся последовательностью в финляндской политике, предложило им сформировать свой кавалерийский полк.

Когда Финляндия, в силу манифеста 4 апреля (н. ст.) 1860 года, получила право на собственную монетную единицу, то историк этого периода пояснял достигнутый успех, не только как признание финляндской обособленности по отношению к России, но так же, как первый шаг, сделанный в том предположении, чтобы при будущих удобных обстоятельствах произведены были остальные шаги в том же направлении. Последовательные финляндцы этого не забыли и при новом подходящем случае двинулись далее по пути финансового обособления.

До 1870 года серебряная денежная единица не вызывала в Финляндии никаких возражений. Но вслед засим, особенно в 1874 и 1875 годах, обнаружилось падение ценности серебра на денежном мировом рынке и многие из тех государств, с которыми Финляндия вела торговлю, перешли к золотой валюте. Быстрые и значительные колебания курса, а также увеличение платежей по займам причинили финляндскому банку и финляндской казне значительные убытки. Сеймовые уполномоченные банка, опираясь на это обстоятельство, возбудили (в начале 1876 г.) ходатайство о том, чтобы впредь в Финляндии основой монетной системы служило золото, а не серебро. Министр статс-секретарь Шернваль-Валлен при первом же докладе поверг дело на Высочайшее благовоззрение. Государь ответил, что такая мера по отношению к Финляндии может быть принята только тогда, когда остальная Россия перейдет к золоту. Сенат оставил поэтому представление уполномоченных банка без рассмотрения.

Финляндцы сознали, что поторопились и потому стали обдумывать, как исправить оплошность. При статс-секретариате Пальмрот и Форсман подосадовали на Шернваля и решено было просить об учреждении особой комиссии для предварительного рассмотрения дела. Не в тон политическим дельцам попал также исправлявший должность генерал-губернатора Индрениус. Сообщая министру статс-секретарю о том, что ответ Государя передан сенату и там заслушан, генерал добавил, что «вопрос о введении в Финляндии золота монетным основанием не возбуждает в крае особенного общего интереса; только в газетах появлялись по временам о том рассуждения, равно и в торговом сословии, которые по-видимому начинают утихать». Ответ Индрениуса был доложен Его Величеству Шернваль-Валленом и, тем не менее, «Государю Императору благоугодно было разрешить сенату назначить особую комиссию для рассмотрения изложенного вопроса, а затем войти по оному с представлением обыкновенным порядком».

Дело было поднято с откоса и поставлено на рельсы и далее оно покатилось уже беспрепятственно. Несмотря на летнее время, вопрос рассмотрели в комиссии и стали просить о передаче его земским чинам. Комиссия остановилась на необходимости перехода от серебра к золоту, как единственному мерилу ценностей и единственному средству изменения тяжелого положения края. Вместе с этим предложено было приравнять «главную монету страны» к одной из иностранных монет, дабы не вводить на всемирный рынок неизвестной единицы. Выбор пал на французский франк. Очевидно, что члены комиссии смотрели на Финляндию, как на отдельное государство, которому предстояло вести торговлю «с иноземными странами». Сенат, невзирая на то, что постановлением 8 ноября 1865 года металлический рубль оставлен законной монетой, дополнил проект комиссии ходатайством об исключении этого рубля из обращения в Финляндии. Это положение особенно развивал сенатор Моландер.

Вопрос направили в министерство финансов. Рейтерн (14 августа) признал, что золото упрочит экономическое положение Финляндии, но в то же время, открыто и определенно не решился высказаться за изгнание русского рубля, т. е. за отнятие у него значения законного платежного знака, в виду Высочайшего постановления (8 ноября 1865 г.), которым этот рубль установлен законодействительной монетой и общей монетой государства, так как серебряная марка составляла лишь подразделение его и соответствовала одной четверти рубля. Тогда к Рейтерну отправился сенатор Моландер и между ними произошел такой примерно разговор: «Вед вы желаете иметь золотую монету»? — спросил министр. — «Да», — ответил сенатор. — «В