Шрифт:
Закладка:
– Вы сдали Лигово? – спросил Кузнецов.
– Держимся, – ответил Панченко, стараясь в сложившейся ситуации не падать духом. – У Родионова несколько сильных групп в городе, они еще сражаются.
– А это что? – спросил Кузнецов, указывая в направлении, где шла ожесточенная перестрелка. – Мне кажется, ваши «сильные группы» «отрезаны».
– Они будут драться, – сказал Панченко. – Это пограничники!
– Ну да! – перебил Кузнецов. – Где сражаться? У нас за спиной, что ли? В Ленинграде?
Панченко прикусил язык.
– Станцию в Лигово немцы тоже захватили? – выяснял Кузнецов.
– Да, – признался Панченко. – Я только что оттуда. Пробовал их выбить, но не смог. У них там 3 танка, автоматы. Мы подошли к окраине, но пришлось отступать. Утром опять попробуем.
Кузнецов устало опустился на табуретку.
– Вы мне вот что скажите, полковник, – отрывисто произнес он, – как же это так получается, что вчера ваша дивизия выгнала немцев из Лигова и Старо-Панова, сегодня вам дают приказ гнать их дальше, а вечером вместо этого вы отдаете Лигово?
Панченко объяснил, что утром два его полка наступали от Старо-Панова, но подверглись удару 50 фашистских танков. Не успели оглянуться, как танки прорвались в Лигово. Кузнецов приказал отбить город.
– Мне уже приказал генерал Федюнинский из 42-й армии, – ответил Панченко. – Даже грозился: «Голову сниму, если не выполнишь приказ».
– А приказа о том, что с вас снимут голову за отход с этого рубежа, вы разве не получали? – рассердился Кузнецов. – Все командиры его знают!
– Получил, – мрачно ответил Панченко. Затем он стал перечислять командиров, погибших за день в бою.
Кузнецов перестал сердиться, встал.
– Помните, товарищ Панченко, рабочие Кировского завода вышли на баррикады. Это надо понимать!
Всю дорогу до Смольного Бычевский молчал. Оба они молчали. О чем думал Кузнецов, Бычевский так никогда и не узнал, но сам он охвачен был тревогой за судьбу 21-й дивизии. Плохо было то, что в результате «дневного наступления» дивизия осталась без укреплений и ей предстояло провести ночь в холоде, в грязи у порога большого города. А позади – Кировский завод. Кто же виноват? Панченко? Федюнинский? Да, в общем, ни тот ни другой. Обстановка требовала непрерывных контратак, нельзя было давать врагу никакой передышки. Надо было сделать все. Даже ценой тяжелых потерь.
Тяжелые потери уже были. Тяжелые потери еще предстояли. Положение было таково, что только Клиновский дом, единственное здание, оставался в руках советских войск в Лигове. Оно переходило из рук в руки. 18 сентября в 1 час 30 минут ночи группа бойцов под командованием Лаврентия Цыганова и Николая Тихомирова осторожно пробралась из ближнего окопа к этому дому. От ракет падал на камни зеленый, какой-то неестественный свет. Верхние этажи Клиновского дома были разрушены, однако бойцы отыскали старую железную дверь, ведущую в подвал. Внизу было много советских солдат. Кольцо огневых точек, обращенных против немецких позиций. На длинном столе буханки хлеба, табак, кучки патронов. Кипел на круглой печке чайник, возле печки сидели 14-летний мальчик с собакой и старик.
Многие находившиеся тут бойцы были рабочими Кировского завода и северной верфи. Днем они трудились, производя огромные танки КВ, ночью шли в траншеи, на баррикады. «Мы такие же солдаты, как и вы», – сказал Василий Мохов, старый кузнец Кировского завода. Он рассказал о командном пункте в подвале завода, откуда осуществлялось руководство обороной всего предприятия. Накануне вечером зазвонил телефон, странный голос произнес с сильным акцентом: «Ленинград? Очень хорошо. Завтра мы придем в гости в Зимний дворец и Эрмитаж».
«Кто говорит?» – спросил инженер из рабочего батальона.
«Лигово», – ответил немец.
Нацисты прорвались в Лигово, а телефонная связь сохранилась. Оказалось, что и водопровод уцелел. Немцы пили воду из ленинградских запасов, пока кто-то не сообразил отключить водоснабжение.
В какой-то момент с 3 часов до 4.30 ночи немцы предприняли новую атаку на Клиновский дом. Бойцы, выйдя из подвала, продолжали вести бои из траншей. В 6.30 утра, когда рассвело, из своих неглубоких глинистых кюветов бойцы увидели дым, поднимавшийся над Пулковскими высотами. Горело деревянное здание. С этих высот – примерно 78 метров над уровнем моря – был виден весь Ленинград. Оттуда можно было увидеть угольные доки с огромными стальными клетями транспортеров, погрузку угля на суда, прежде чем им отправиться в долгий путь. А сейчас опустел порт, жизнь в нем замерла. Над северными верфями возвышался портовый кран, который ленинградские мальчишки прозвали верблюдом. Справа две одинаковые башенки больницы Фореля, превращенной в штаб дивизии. Рядом подбитый на рельсах при бомбежке трамвай. Загорелся асфальт, пламя бежало вдоль шоссе, унося клубы дыма в сторону Автова. Вдали возвышались трубы Кировского завода, за ними находилась часть города – бесконечная панорама крыш, труб, куполов.
И все это, думал Цыганов, немцы могут теперь видеть – верфи, Исаакиевский собор, шпиль Адмиралтейства, огромные мосты через Неву, дома, улицы, площади. Все это в пределах досягаемости для немецких орудий. Война подступила к самому Ленинграду.
Цыганов поглядел на запад, на дорогу, ведущую к Петергофскому дворцу, и не поверил своим глазам. Немцы! Они стреляли, падали, снова стреляли и падали. Они приближались все ближе и ближе к Клиновскому дому. Никакой артиллерийской подготовки, тихая, внезапная атака. Сколько их? Зеленые дьяволы ползли вперед, все ближе, ближе. Вот они встали, пошли вперед, выпрямившись в полный рост, они больше не ползли. Он слышал их возгласы.
«Приготовиться! – крикнул советский командир. – Гранаты!»
Цыганов метнул две гранаты. Третью кинуть не мог, перед ним внезапно вырос немец, схватил за горло, медленно стал душить. Немцы уже были в окопах, гранатами не взять, для винтовки – слишком близко. Он выхватил штык и кинулся на немецкого офицера, на чьей каске изображена была мертвая голова, и вонзил свой штык…
Все утро шел бой. Была предпринята еще одна атака, чтобы отбить железнодорожную станцию Лигово. Но атака не удалась.
К середине утра бойцы, к своему удивлению, услышали звуки музыки. На пункте скорой помощи заиграл оркестр, исполнявший любимую солдатами песню «Катюша». И некоторые солдаты запели:
Выходила на берег Катюша,
На высокий на берег крутой.
Выходила, песню заводила
Про степного сизого орла,
Про того, которого любила.
Про того, чьи письма берегла…
В момент паузы русские вдруг услышали с немецкой стороны: «Играй еще, русс! Играй еще!»
В 1.30 началась новая атака русских. Молодой лейтенант Аникеев повел своих бойцов, он не кричал:
