Аналогичные приказы были отданы всем заводам и учреждениям в районах Нарвском и Невских ворот.

«В половине первого ночи мы отправились на свои позиции, – записал в дневнике М. Страшенков, командир рабочего батальона Кировского завода. – Это недалеко от завода. Два доса были закончены, еще один – наполовину, а 4-й даже не начат».

Все коммунисты, все комсомольцы, все «беспартийные активисты города находились в боевой готовности, им приказано было ночевать на постах.

Рабочие батальоны крупного завода «Электросила», завода «Большевик», Ижорского завода были приведены в готовность № 1.

Завод «Электросила» оказался в такой опасности – немцы были лишь в 4 километрах, – что все работники были эвакуированы в ожидании прорыва немцев. 1100 рабочих заняли оборонительные позиции вокруг завода в досах и траншеях.

В то утро передовая статья в «Ленинградской правде» была озаглавлена: «Ленинград – быть или не быть?»

Через четыре дня, в ночь на 22-е, перед рассветом, Бычевского опять вызвали в Смольный и вручили срочный приказ подготовить к уничтожению основную ленинградскую систему железнодорожной связи. Он был потрясен. Разрушение железнодорожной сети означало конец. Он пытался получить объяснения у генерала Хозина, однако тот сурово сказал: «Я занят. Выполняйте приказ».

Единственным утешением был старый друг, начальник разведки генерал П.П. Евстигнеев, который, как выяснилось в разговоре, не думал, что приказ придется приводить в исполнение.

Слухи, намеки, что Ленинград собираются разрушить, разнеслись по городу, несмотря на все старания сохранить приготовления в тайне. Слишком многие были в курсе. И слишком страшными были планы. Все только и говорили об этом. Как только были отданы приказы, Александр Розен о них узнал. Он жил в большом доме на полпути между Ленинградским почтамтом и Центральным телеграфом, это были первостепенные объекты фашистских бомбардировок, два здания, обреченные на уничтожение. Спустя годы он прочитал воспоминания Бычевского и тогда только узнал обо всем – что был отдан приказ уничтожить всю железнодорожную сеть. «Но и того, что я узнал в ту ночь, было более чем достаточно», – замечает он с уверенностью.

Ждали все. Ждали сигнала взорвать город. Сигнала не было.

Если бы немцы ворвались, Ленинград был бы разрушен.

Несомненно, таков был план Сталина: уничтожить город революции и вступить с нацистами в последний бой. Так он планировал на тот случай, если рубежи не удастся удержать.

Ведь Москву сожгли, чтобы не пустить Наполеона. Еще более страшный Дантов ад ждал Адольфа Гитлера, если бы через Нарвские ворота прорвались его солдаты, обутые в высокие сапоги, и его тупорылые танки.

Но не прошел бы парад победы мимо Зимнего дворца, не приветствовал бы фюрер войска, не состоялся бы в гостинице «Астория» торжественный банкет. Все, что символизировало имперскую Россию, все, что создали Петр и Екатерина, Александры и Николаи[145], все, что совершили рабочие, которых вел Ленин и которых поработил Сталин, – все обречено было на гибель. «Гибель богов»[146] XX века. Гитлер не смог бы стереть с лица земли ненавистную колыбель революции. Это сделали бы сами ее создатели.

Они окапываются!

Трамвай повез их на фронт.

Линия трамвая № 9 проходила мимо Нарвских ворот, где огневая позиция держала под контролем широкое пространство проспекта Стачек. Александр Розен ехал по проспекту в трамвае. Сел он возле редакции своей газеты «На страже Родины». Большинство пассажиров – солдаты, впереди установлен пулемет. Красный трамвай то шел, то останавливался, поскольку продолжался воздушный налет. Тут и там Розен видел то горящий вагон, то обуглившийся каркас, надолго, на месяцы, застрявший на улице, как безжизненный скелет, всеми покинутый и беспомощный.

На проспекте Стачек было многолюдно. Здесь раскинулся Кировский завод, мощнейшее техническое предприятие России, в нем сотни цехов, тысячи рабочих. Сейчас казалось, что все, способные держать оружие, медленно движутся к зданиям, расположенным за деревянным, опутанным проволокой забором по обе стороны улицы. А в противоположном направлении двигалась другая толпа – женщины и дети, уходившие из района укреплений, протянувшихся от Автова до больницы имени Фореля, из района, теперь безлюдного, где остались наспех покинутые заводы, жилые и прочие здания, которые надлежало взорвать в случае безуспешной попытки остановить немецкие танки. Женщины в платках, за плечами мешки, в руках молочные бидоны, ведра; дети с узлами постельного белья и одежды. Все они медленно двигались – в город и через город в менее опасные районы Петроградской стороны и Васильевского острова. У Кировских ворот упал снаряд. В ответ гулко грохнуло советское орудие. Трамвай остановился у впадины, все сидели молча, слышались только проклятия вагоновожатого. Розен видел, как через проход вынесли носилки, на них лежал труп, укрытый с головой одеялом, виднелись только длинные резиновые сапоги, теперь очень дефицитные.

Пока Розен ждал у Кировских ворот проверки документов, появился 60-тонный танк КВ, покатил величественно по проспекту Стачек и дальше к границам города. Позади, словно вдогонку, шел трамвай. Трамваи ходили до Котляровского трамвайного парка, там останавливались, и кондуктор кричал: «Всем сходить! Фронт. Конец маршрута». Далее надо было идти пешком, пробираясь между военными грузовиками, баррикадами, противотанковыми рвами, блиндажами, пулеметными гнездами, возле Красненского кладбища и больницы Фореля к Шереметевскому парку. Там начинались окопы.

Фронт проходил в 4 километрах от Кировского завода, в 16 километрах от Зимнего дворца.

Ленинград шел на фронт, как писала Ольга Берггольц, по «знакомым улицам, каждую вспоминаешь, как сон: здесь был заборчик возле дома, где жил в детстве, здесь шелестел высокий клен… Я шла на фронт через дни моего детства, по этим улицам я бегала в школу».

Ночью 17 сентября, в час весьма поздний, секретарь горкома Кузнецов и Бычевский спешили на фронт через безмолвный, затемненный город. Все окна были темны. Только временами виднелся слабый синий свет проходящей военной машины. Весь город – все 200 квадратных километров, густо заселенные, – казалось, притаился, даже вид изменился настолько, что Бычевский с трудом узнавал, где находится. Какие глубокие тени, черные, угрожающие. Погода хмурая. Вдали светилось зарево горящих домов.

За Котляровским трамвайным парком слышались близкие разрывы мин. На шоссе горели два больших опрокинутых грузовика. Оборванные, перепутанные провода нависали над улицей. Дорога вела отсюда в Шереметевский парк, где раздавалась пулеметная перестрелка. В парке были установлены 10 танков Кировского завода, служивших стационарными огневыми точками. С Морского канала доносился тяжелый грохот морских орудий, бивших по немецким позициям возле Пулкова.

Командира 21-й дивизии НКВД полковника М.Д. Панченко они нашли совсем рядом с Шереметевским парком – в окопе, служившем командным пунктом 14-го полка. Они были фактически на краю городка Лигово, который уже захватили