– Генерал Назаров, – объяснил Бычевский, – в штабе Северо-Западного фронта, координирует инженерные вопросы между двумя фронтами. Он улетел вместе с Ворошиловым.

– Координирует… улетел… – взорвался Жуков. – Черт с ним. Докладывайте дальше.

Когда Бычевский закончил доклад, Жуков нечаянно (или намеренно) уронил на пол его бумаги. А когда Бычевский их поднял, он заглянул в них и спросил о расположении танков. Тут Бычевский рассказал, что это не настоящие танковые группы, а искусственные макеты, изготовленные в Мариинском театре, что таким путем обманули немецкую разведку.

– Дураки! – заявил Жуков. – Сегодня сделайте еще сто штук, завтра утром расположите их вот в этих двух местах возле Средней Рогатки – здесь и здесь.

Бычевский возразил: за одну ночь сто макетов театральные работники сделать не смогут.

Жуков поднял голову от бумаг, смерил взглядом Бычевского:

– Если не сделаете это, будете расстреляны. Кто у вас комиссар?

– Полковник Муха, – ответил Бычевский.

– Муха? – повторил Жуков. – Очень хорошо, скажите этой мухе, что вы оба пойдете под трибунал, если не выполните приказ. Утром сам проверю.

Тем же тоном Жуков говорил со всеми командирами. Полковник Коркодин, начальник оперативного отдела, после одного короткого разговора с Жуковым был отослан в Москву. Через два дня после прибытия Жуков отстранил генерал-майора Ф.С. Иванова, командующего 42-й армией, за одну неделю снял командующего 8-й армией генерал-майора В.И. Щербакова и члена Военного совета 8-й армии комиссара И.Ф. Чухнова.

Днем 15 сентября он срочно отправил Федюнинского на Пулковские высоты, эта 60-метровая горная гряда возвышается к юго-западу от Ленинграда, здесь расположена знаменитая Пулковская обсерватория. Пулковские высоты защищала 5-я дивизия народного ополчения, ее положение сильно ухудшилось в связи с потерей Красного Села. Для укрепления позиций туда были посланы 708-й стрелковый полк и 21-я дивизия НКВД, но удержать позиции не удалось.

Федюнинский обнаружил штаб 42-й армии на укрепленном бетонированном командном пункте Пулковского района, это было так близко от фронта, что, поспешно пробираясь по траншее на командный пункт, он слышал, как пули свистят над головой.

В блиндаже он застал Иванова, который сидел, охватив голову обеими руками. Федюнинский знал его еще до войны, когда оба учились в Военной академии Генерального штаба на одном курсе. Потом Иванов стал заместителем командующего Киевским особым военным округом.

Федюнинский помнил его воодушевленным, энергичным, полным энтузиазма. Теперь перед ним сидел человек усталый, небритый, осунувшийся и подавленный.

Увидев Федюнинского, он не выразил удивления, хотя они не встречались несколько лет, и спросил, видимо, из вежливости:

– Почему ты здесь? Я думал, ты командуешь корпусом на юго-западе.

Федюнинский объяснил, что назначен заместителем командующего фронтом, прибыл познакомиться с обстановкой, потом попросил Иванова показать на карте, где расположены позиции.

– Не знаю, где они, – сказал в отчаянии Иванов, – ничего я не знаю…

– Разве у тебя нет связи с частями? – спросил Федюнинский.

– Нет, – ответил Иванов. – Сегодня были тяжелые бои, не знаю, куда они переместились. Связь нарушена.

Федюнинский побеседовал с начальником штаба, с начальником оперативного отдела. Сразу стало ясно: 42-я армия держалась только чудом. Немцы заняли Новое и Старое Паново, пробились в Лигово, хотя и не крупными силами.

Хуже всего было то, что между этими позициями и Ленинградом не было почти никаких оборонительных рубежей.

Что же делать? Прежде чем Федюнинский мог что-нибудь решить, его вызвали обратно в Смольный. Он выбрался из блиндажа. Неистово строчили пулеметы.

– Боюсь, командный пункт опять придется менять, – сказал Иванов.

– Нет, – решительно возразил Федюнинский. – Нельзя тебе отсюда уходить, это приказ заместителя командующего фронтом.

– Ладно, – мрачно сказал Иванов, – попробуем продержаться.

В Смольном еще до того, как Федюнинский что-либо доложил, Жуков сказал: «Можете не докладывать. Я уже все знаю. Перед тем как вы вернулись, Иванов снова перенес командный пункт, сейчас он в подвале школы напротив Кировского завода».

Жуков минуту помолчал, потом сказал решительно: «Принимай 42-ю армию. Немедленно».

Момент был серьезный, но Федюнинский невольно усмехнулся. Жуков это заметил.

– Чего улыбаешься? – спросил он.

– Мне кажется, – сказал Федюнинский, – вы выразились не совсем точно. Как можно принять армию в таком состоянии? Я могу только принять командование.

Секретарь горкома А.А. Кузнецов написал приказ о назначении Федюнинского вместо Иванова[142], Жуков и Жданов подписали его, и Федюнинский срочно отправился на фронт вместе со своим начальником штаба генерал-майором Л.З. Березинским. Он нашел Иванова на новом командном пункте в подвале школы, помещение было наполнено густым табачным дымом. Иванов и члены его Военного совета И.В. Соловьев и Н.Н. Климентьев яростно спорили о том, что делать дальше. Но поскольку связи с частями у них не было, спор носил чисто теоретический характер.

Федюнинский шагнул к столу.

– Я назначен командующим армией, – сказал он. – Заседание Военного совета объявляю закрытым. Товарищ Иванов, вас вызывают в Смольный.

«Закрыть заседание нетрудно, – подумал Федюнинский. – А вот что дальше делать?»

Взрывайте город!

Что теперь делать? Этот вопрос терзал всех, кто был связан с обороной Ленинграда: он мучил Жданова, отражался в сердитом взгляде Жукова, горел в невозмутимой душе секретаря горкома Кузнецова. И в лукавом уме Иосифа Сталина вопрос этот возникал постоянно.

Но у каждого были при этом свои мотивы. Судьба Жданова была связана с судьбой Ленинграда, он до конца будет бороться за Северную столицу. Жуков стал командующим в чрезвычайных обстоятельствах, его сюда послали в последний момент, чтобы он совершил невозможное. И он это совершит, принося в жертву всех и вся. А затем его направят куда-то еще, где обстоятельства критические. Секретарь горкома Кузнецов связан с Ждановым, он погибнет или спасется в зависимости от того, что произойдет с Ленинградом. А у Сталина опять что-то на уме. Мотивы его всегда неясные и непростые; и он в Кремле окружен людьми, для которых интрига, заговор, карьера важней любого города, любых сражений.

В это время никто не знал, будет ли спасен Ленинград, можно ли его спасти. Некоторые, конечно, думали, что его и не нужно спасать. Но об этом ни намека не было на улицах, где теперь ходили подростки с ведрами белой краски, закрашивая названия улиц и номера домов.

Город готовился к уличным боям. Если немцы прорвутся, отсутствие подписей дезориентирует их, может быть, фашисты вообще заблудятся в лабиринте улиц и домов. Город разделили на 6 секторов для защиты его по частям, учли водные преграды, мосты. Создали специальный штаб внутренней обороны. Воздвигли уличные баррикады – не просто из досок и булыжников, а соорудив непроходимые джунгли из железобетона, рельсов, стальных труб, способные остановить танки, выдержать воздушный налет.

Было три основных района. Северный – от Финского