Шрифт:
Закладка:
Под слоем краски, окутанный огромными сетями, он похож был на парк[140].
В Смольном Ворошилов, Жданов и секретарь горкома Кузнецов ожидали Жукова и его помощников. Процедура вступления в должность была короткой. Подписав оперативные карты, Жуков подошел к телефону ВЧ и вызвал Москву. На другом конце линии был Василевский, Жуков ему сказал: «Командование я принял. Доложите Верховному главнокомандованию, что постараюсь действовать более активно, чем мой предшественник». И все. Ворошилов с Москвой не говорил, ушел из комнаты, не сказав ни слова.
Затем Ворошилов пригласил в свой кабинет главных военачальников – генералов A.A. Новикова, В.П. Свиридова, H.A. Болотникова, П.П. Евстигнеева, полковников И.Н. Ковалева и Бычевского. Он угрюмо каждому из них пожал руку и сказал: «Прощайте, товарищи. Отзывают меня в центр…» Помолчав, он добавил: «Я уже стар, так должно быть. Это не Гражданская война, воевать надо по-другому… Но ни минуты не сомневайтесь, мы этих фашистских мерзавцев здесь разгромим… Они уже пасть разинули, чтобы проглотить город, но захлебнутся своей кровью».
Через час Ворошилов и большинство тех, кто работал с ним со времени его назначения на Северо-Западный фронт, улетели в Москву.
Ворошилов почти наверняка ожидал, что по прибытии в Москву его расстреляют. Сталин так обычно решал участь генералов, которых снимали с должности. Дмитрий Павлов, уполномоченный Государственного комитета обороны по продовольствию, определенно дает понять, что Ворошилов этого ожидал. Павлов отдает должное его личной смелости, готовности рисковать жизнью, но подчеркивает, что смещение было для Ворошилова ударом, что Ворошилов не знал и никто не знал, приедет ли он еще когда-нибудь в Ленинград.
Павлов не считает его виновником несчастий, постигших Ленинград с июля по сентябрь, понимая: причина в чем-то другом, и призывает к «глубочайшему изучению и освещению» этой фазы войны[141].
Одного злодея он все же выделяет, как и все почти советские авторы, – это преступно-неумелый и жестокий генерал НКВД Г.И. Кулик. Генерала Кулика назначили командующим 54-й армией, ему даны были приказы: не допустить, чтобы немцы прорвались к Мге, затем отбить Мгу. А он потерпел полную неудачу. Отчасти вина его заключалась в абсолютной воинской некомпетентности, отчасти – в медлительности, бюрократизме, принимаемых отсрочках. По мнению Павлова (и многих других), Кулик имел возможность сэкономить день, но упустил ее. Между тем неделями жила в Ленинграде легенда о 54-й армии как об «армии-избавительнице». Осажденный город все надеялся, что она прорвет немецкие позиции и освободит их. Но этого так и не произошло. В конце сентября Кулика отстранили от командования 54-й армией, но вред он уже успел причинить.
Прибытие Жукова и перемены в командовании ничуть не уменьшили опасность, угрожавшую Ленинграду. 12-го немцы захватили Красное Село, Петергоф, Стрельну и Дудергофские высоты, 13-го подвергли бомбежке Лигово (Урицк), заняли несколько деревень под Ленинградом – Константиновку, Сосновку, Финское Койрово.
С колокольни старой церкви в Пулкове хорошо было видно поле боя. Кочетов и Михалев туда взобрались, но поблизости падали снаряды, пробыть там долго не удалось. Сквозь дым и пыль они видели Красное Село, Лигово, Пушкин и Павловск. Вдали рвались огромные снаряды морских орудий, на 15–30 метров в высоту взлетали фонтаны земли. Видны были небольшие скопления танков – по три, по пять; за ними тянулись длинные черные линии немецкой пехоты. Неподалеку советский артиллерийский дивизион бил по танкам и немецкой пехоте. Он был расположен в открытом поле, вокруг орудий от взрывов горела трава. Звуки летящих снарядов, эхо взрывов раздавались непрерывно, а над головой – гудение «мессершмиттов», «хейнкелей», «юнкерсов».
Именно в такую ночь Ольга Берггольц стояла на посту вместе с Николаем Фоминым, комендантом «слезы социализма», дома, в котором она жила так давно. На улице Рубинштейна мертвая тишина, никакого движения, никакого транспорта. Ясно слышен был грохот далекой канонады.
«Немцы взяли Стрельну, прорвались через «Красный путиловец», – сказал Фомин, употребив старое название огромного Кировского завода. Было полнолуние, та самая ночь, о которой предупреждали немцы; об этой ночи ходили страшные слухи: например, упорно повторяли, что немцы собираются применить химические отравляющие вещества. И ведь сообщение о «Красном путиловце» соответствовало действительности, фашистские отряды мотоциклистов и легких танков прорвались на проспект Стачек прямо у ворот Путиловского завода, но были затем уничтожены.
«Позор! – сказал вдруг Фомин. – Позор все это… впустить их…»
Он полез на крышу, а Ольга Берггольц и дворничиха стояли внизу у подъезда «слезы социализма», сжимая в руках бутылки с бензином, чтобы кинуть их в фашистские танки, если те прорвутся на улицу Рубинштейна.
Все снова и снова били немцы по ослабевшей 42-й армии. К 15-му против пошатнувшейся 42-й армии они сосредоточили 1, 58 и 291-ю пехотные дивизии, 36-ю моторизованную. Ленинградское командование уже отдало последнюю свою резервную дивизию 42-й армии, которая все же не могла удержать фронт. 13-го или, возможно, 14-го Дмитрий Щеглов, писатель, ставший командиром народного ополчения, позвонил секретарю горкома Кузнецову и попросил срочно принять его. Часть народного ополчения, в которой был Щеглов, удерживала сектор на Неве, и у них почти кончились боеприпасы. Кузнецов немедленно пригласил Щеглова явиться в Смольный. Несмотря на весьма напряженную обстановку, на первом этаже Смольного было тихо, на третьем, где находился кабинет Кузнецова, стоял шум, толпились люди в военной форме. Щеглов быстро доложил обстановку, Кузнецов кивнул, быстро что-то записал и, поблагодарив за сообщение, обещал позаботиться о боеприпасах. Когда Щеглов собирался уходить, вошел командир, сказал, что у него срочное сообщение. «Уже?» – спросил Кузнецов. «Так точно, – ответил командир. – Начинается».
«Начинается» означало фашистский штурм Ленинграда.
«Можно ли удержать рубежи?»
«Можно ли спасти город?»
У Жукова характер был далеко не ангельский, но такого отвратительного настроения у него не было никогда.
14 сентября он вызвал Бычевского, и тот доложил в общих чертах о состоянии укреплений. Жуков слушал равнодушно и вдруг резко его прервал:
– Вы кто?
– Командир инженерного корпуса фронта полковник Бычевский.
– Я вас спрашиваю: кто вы? Откуда?
Сердитый голос, тяжелый, выдвинутый вперед подбородок. Невысокая крепкая фигура угрожающе возвышалась над письменным столом.
Бычевский был в недоумении, решив, что Жуков интересуется его биографией, стал кратко рассказывать о своей службе в армии.
– Вы заняли место Хренова, – прервал Жуков. – Ладно. А где
