Последовала долгая пауза. Адмирал вытер пот со лба и продолжал:

«Ставка требует, чтобы ни один корабль, ни один склад, ни одно орудие в Кронштадте не попало в руки врага. Если потребует обстановка, все надо уничтожить. Штаб и тыловые службы немедленно должны составить план подрыва всех кораблей, фортов и складов. Перед тем как потопить корабли, личный состав надо перевести на берег, построить и отправить на фронт».

Трибуц приказал помощникам немедленно приступить к выполнению приказа[144]. Пантелеев признавал впоследствии, что сообщение его потрясло. «Самые разные невеселые мысли приходили на ум», – говорил он.

Разработка планов, минирование, определение порядка выведения личного состава с обреченных кораблей, а также уничтожение кораблей было поручено тем, кого Пантелеев называл «особенно твердыми, преданными коммунистами», поскольку дело это требовало большой политической выдержки. Нужны были самые тщательные меры предосторожности, чтобы не допустить беды, вроде преждевременного подрыва кораблей. В стойкости флотских коммунистов Пантелеев не сомневался, но еще требовалась от каждого из них строжайшая бдительность.

Поздно вечером, когда машинистки печатали приказы о затоплении кораблей, генерал Митрофан Москаленко, начальник службы тыла, пришел в кабинет к Пантелееву. Он сел на старенькую кушетку, отодвинул в сторону пепельницу, рулоны карт и стал ждать, пока Пантелеев закончит говорить по телефону.

«Скажи, – спросил Москаленко, – почему бы не выбросить этот старый диван? Ему, наверное, сто лет. Он никуда не годится, только на свалку».

Они посидели, поговорили о новой мебели для штаба в ожидании, пока машинистка принесет им список военных объектов, подразделявшихся на категории: «затопить», «взорвать», «сжечь».

Краснофлотец, назначенный помогать при подрыве складов в порту, потом никогда не мог забыть тот жест безнадежности, с которым отдал свой приказ командир. Приказ был – заложить бомбы во все склады военного порта. Глубинные бомбы. Их надо было соединить.

Тогда один рывок – и раздастся гигантский взрыв, и весь порт взлетит на воздух.

Моряки начали устанавливать бомбы, а портовые рабочие по-прежнему вносили и выносили запасы, поглядывая опасливо на страшное дело, совершавшееся рядом.

О том, что рассматривается вопрос об уничтожении города, полковник Бычевский впервые узнал, когда был вызван с фронта поздно вечером 15 сентября. Он весь день работал в районе Пулково, где обстановка чрезвычайно осложнилась. Выйдя на шоссе Ленинград – Стрельна, немцы отрезали 42-ю армию, а 2 нацистские дивизии наступали в направлении Стрельны и Володарского. 21-я дивизия НКВД под командованием полковника М.Д. Панченко отступила в Лигово.

Бычевского немедленно принял генерал Хозин и спросил: «Мосты в Ленинграде заминированы? Где ваши планы, карты? Обо всем этом доложите мне утром».

Его вызвали вечером, а доклады нужны были только утром. «Что-то тут не так», – думал Бычевский. Он хорошо знал Хозина. В его голосе он уловил какие-то тревожные нотки. Бычевского это взволновало.

Утром 16-го он опять явился в кабинет Хозина, положил перед ним планы подрыва ленинградских мостов, объяснив, как сработают электродетонаторы и система управления, а также рассказал о мерах по руководству взрывными устройствами.

– А где находится взрывчатка? – спросил Хозин.

– Военный совет считал нецелесообразным складывать ее под мостами, – ответил Бычевский. Хозин приказал переработать планы и в 24 часа их представить; включить, в частности, закладку взрывчатки в камеры, уже подготовленные под мостами. Он спрашивал о конкретных деталях относительно времени, людей, материалов, важных для выполнения плана.

Бычевскому было ясно, что Хозин руководствуется приказами и что в них речь идет не только о минировании мостов.

– А сколько у вас взрывчатки? – спросил Хозин.

– Запас в городе ограниченный, всего несколько десятков тонн, – сказал Бычевский, – партийный комитет принимает меры по увеличению ее производства. У нас серьезные трудности с толуолом, а он очень нужен для противотанковых мин в оперативной зоне.

– Я не про оперативную зону, а про оперативный тыл, – сказал Хозин.

О каком «оперативном тыле» идет речь? Бычевский решил спросить:

– Вы говорите о Ленинграде, товарищ генерал?

– Да, – ответил Хозин, – в известном смысле.

На следующий день, 17-го, это «в известном смысле» прояснилось. Военный совет приказал, чтобы 40 тонн взрывчатки из резерва инженерного управления передали районным «тройкам». Во главе «троек» стояли первые секретари Кировского, Московского, Володарского и Ленинского райкомов.

В течение дня взрывчатка была передана «тройкам», у которых имелся приказ – взорвать все важные объекты в своих районах, если немцы полностью ворвутся в город.

От каждой районной «тройки» был передан запечатанный пакет нижестоящим «тройкам», которые были ранее созданы на крупных заводах, в учреждениях, в зданиях данного района. Количество таких нижестоящих «троек» было 141. Точное содержание пакетов им не было известно, они только знали, что вскрыть их следует в том случае, если немцы полностью прорвутся в город. Конечно, некоторые имели более точные сведения: там приказ – подорвать здания и выходить на последний бой с врагом.

В каждом учреждении была выделена небольшая, вооруженная, наделенная особым доверием группа коммунистов, чтобы осуществить все приказы, какие будут отданы. Эти группы знали, что должны будут разрушить город, уничтожив каждое крупное здание, каждый мост, завод, каждый значительный объект в пределах Ленинграда.

Например, на Ижорском заводе, который под нацистскими снарядами продолжал работать, хотя был фактически на линии фронта, под краны и прессы подложили заряды взрывчатки и детонаторы. В огромный резервуар с нефтью поместили цилиндр с водородом. По сигналу можно было выпустить в нефть водород и вызвать взрыв гигантской силы.

На Кировском заводе «тройку» возглавлял секретарь районного комитета партии Ефремов. По его указаниям заряды взрывчатки были подложены под доменные печи, прокатные станы, под путепроводы, по которым проходили огромные танки КВ, прямо с завода отправляясь на фронт, находившийся в семи трамвайных остановках от завода.

Все учреждения и предприятия, находившиеся на территории к югу от Окружной дороги, эвакуировали. Примерно 21 завод эвакуировали в «тыл» города – на Выборгскую и Петроградскую стороны, на Васильевский остров. Все эвакуированные заводы были подготовлены для подрыва, достаточно было одного прикосновения к взрывателю. Было вывезено все, что возможно, с Ижорского завода. Эвакуировали свыше 110 тысяч жителей из районов Нарвского, Московского, Невских ворот. Здесь должна была образоваться безлюдная зона.

Дадут ли сигнал?

Ночь с 16-го на 17-е была самой тревожной из всех, особенно в южных районах, где совсем рядом шли ожесточеннейшие бои.

В 10 часов 45 минут вечера Г.Ф. Бадаев, секретарь Московского райкома, позвонил всем директорам заводов и крупных учреждений своего района. В эту ночь, предупредил он, в город с юга могут прорваться немцы. Бадаев приказал рабочим батальонам со всем боевым