В районах, где могли приземлиться немецкие парашютисты, оборудовали пулеметные огневые точки – на Сенном рынке, Театральной площади, на улицах Воровского, Коммуны, Труда, Восстания, Плеханова, на Марсовом поле, Дворцовой площади, на площадях Искусств, Пролетарской диктатуры, Нарвской, Революции, Льва Толстого, в парке имени Первого мая, в саду Таврического дворца, на Волковом кладбище, в парке имени В.И. Ленина, в Ботаническом саду, Челюскинском, на Смоленском кладбище. Такие же меры предосторожности были приняты на окраинах города в таких местах, как Порохово, Ржевка, Пискаревское кладбище, Гражданка, Лесной, Коломяги.

Отступая в город, части Красной армии занимали рубежи внутренней обороны, где находились войска НКВД.

Предполагалось, что в предстоящих уличных боях будут участвовать рабочие батальоны и вообще все население под командованием начальника сектора.

В задачи Балтийского флота входило оказывать городу поддержку с помощью морских орудий и береговых батарей. И особенно – защита от высадки десанта со стороны Финского залива.

Когда после недельного отсутствия адмирал Пантелеев снова вернулся в Ленинград из Кронштадта, он увидел, что улицы изменились – повсюду противотанковые «ежи» из рельсов, бетонные блоки, досы. На площадях зенитные батареи или противотанковые орудия. Прекратилось обычное движение городского транспорта.

С Невы все военные корабли Балтийского флота непрерывно били по немцам, проникшим в окрестности Ленинграда.

Немцы уже были в пределах досягаемости орудий крейсера «Горький» и линкора «Октябрьская революция» (бывший «Петропавловск»). Начинал доставать их и «Марат». Возвращаясь в Кронштадт через Автово, Пантелеев различил сильный грохот 180-мм орудий «Максима Горького», стоявшего в торговом порту возле пункта выгрузки зерна. Он также слышал орудия «Марата», который находился у входа в Морской канал и вел теперь огонь из своих 12-дюймовых орудий.

Тем временем фашисты начали пропагандистскую кампанию с целью создать впечатление, что падение Ленинграда совсем близко. Гитлер поздравил фон Лееба с огромным успехом Ленинградской операции. Генерал Йодль, начальник штаба оперативного руководства, вылетел в Хельсинки, чтобы наградить маршала Маннергейма Железным крестом за победы финских войск, и обещал прислать финнам 15 тысяч тонн пшеницы.

6 сентября Верховное командование вермахта в сводках начало упоминать о предстоящем падении Ленинграда. «Окружение Ленинграда продолжается», – сообщалось в них. В Берлине была созвана специальная пресс-конференция для иностранных корреспондентов. Им сказали, что все советские войска на Ленинградском фронте окружены, их ждет либо голод, либо уничтожение. Ради своего престижа немцы решили не брать город штурмом и хотели избежать ненужных потерь. Если Ленинград не сдастся, его ждет судьба Варшавы или Роттердама – он будет полностью разрушен бомбежками с воздуха и артиллерийским огнем.

Казалось, немцы верят собственной пропаганде. Гитлер утвердил директиву от 6 сентября о наступлении немецких войск на Москву, в ней предлагалось группе армий «Север» не позднее 15 сентября перебросить бронетанковые и механизированные дивизии, а также пикирующие бомбардировщики на Московский рубеж.

Гитлер также требовал, чтобы фон Лееб максимально сжал кольцо вокруг Ленинграда, и в то же время дал ему секретное указание не соглашаться на капитуляцию города. Население обреченного города пусть вымирает. Разрешается также беспорядочный артобстрел гражданских объектов. Население, которое попытается вырваться из железного кольца, следует расстреливать.

Но публично об этом варварском решении ничего не сообщалось.

На Ленинград сыпались тысячи немецких листовок. Большинство жителей боялось даже поднять листовку, иначе особые «истребительные» рабочие батальоны, уполномоченные обеспечивать внутреннюю оборону, могли схватить и расстрелять их. Но тем не менее молва повсюду разнесла содержание листовок. Они были обращены к ленинградским женщинам, в них говорилось: «Используйте каждую возможность убедить своих мужей, сыновей, друзей в бесполезности борьбы с немецкой армией. Только прекратив битву за Ленинград, вы можете спасти свою жизнь». А листовки, обращенные к советским войскам, призывали: «Бей жида-политрука, морда просит кирпича!»

Гальдер, всегда скептически относившийся к операциям группы армий «Север», разделял теперь оптимизм штаба фюрера. 12 сентября он писал:

«Ленинград. Большие успехи.

На фронте под ударами корпуса Рейнхардта противник слабеет. Население, кажется, не желает участвовать в обороне. Главнокомандующий группой «Север» (фон Лееб) непременно хочет сохранить корпус Рейнхардта».

На следующий день, 13-го, он кратко отметил, что согласился оставить фон Леебу бронетанковый корпус для участия в наступлении на Ленинград, а через два дня сообщил, что «штурм Ленинграда идет успешно».

И действительно, успехи у немцев были. В их уверенности, что не все ленинградцы готовы до конца защищать свой город, была доля истины. Один советский командир, к примеру, был уверен, что фактически путь на Ленинград открыт. Если бы нацисты просто ринулись вперед, они бы смели на фронте ослабевшие советские части и добились победы. Кочетов, готовый всегда усмотреть худшее в согражданах, был настроен весьма пессимистически. По его оценке, НКВД выявляло не только германских шпионов, агентов и сочувствующих, но и лиц, которые «создавали» «боевые группы», чтобы возглавить в Ленинграде восстание в решающий момент немецкого штурма.

Способен ли город защитить себя, когда в него ворвутся немцы – если они ворвутся?

Как и все ленинградцы, Кочетов мог видеть сотни пулеметных точек, противотанковых рвов, амбразур, встроенных в здания, всю подготовку к внутренней обороне. По общему мнению, думал он, этих досов «не так уж мало, но и не слишком много». Хватит ли этого? Может ли город на них надеяться? Это еще вопрос. И судя по высказываниям Кочетова, очевидно, надеялись не все. Но он и его друзья верили, что оборона города выдержит. Другие, правда, сомневались – и среди них Сталин, это следует из любопытного разговора Кузнецова со Сталиным в Кремле 13 сентября о подготовке Балтийского флота к уничтожению.

Вечером 13-го адмирал Трибуц раньше обычного вернулся в Кронштадт после совещания в Смольном. Совещания эти проводились регулярно. Там он встретился с новым командующим фронтом маршалом Жуковым и получил новые указания.

Прибыв к штабному пирсу на Итальянском пруду в Кронштадте, напротив здания штаба, Пантелеев увидел, что Трибуц необычайно мрачен, и сразу почувствовал, что произошло что-то серьезное. Трибуц выслушал невнимательно обычный доклад и затем пригласил к себе в кабинет начальника оперативного отдела, начальника тыла и Пантелеева.

Все знали, что Ленинград готовится к уличным боям, что будут защищать каждый дом, каждую площадь; знали о создании внутренней обороны, о том, что делается все возможное для спасения города.

Все трое, с блокнотами и карандашами, ждали указаний.

«Положение на фронте критическое, – сказал Трибуц. – Идут жестокие бои. Ленинград будут защищать до последней возможности. Но все может случиться. Если фашисты прорвутся в город, созданы «тройки» на всех предприятиях и военных объектах, чтобы уничтожить все, что может попасть в руки врага.