Кости и нарды относятся к той категории игр, над которой Альфонсо X неоднократно просит читателя «задержать разум» (parar mientes), то есть обратить пристальное внимание. Это выражение впоследствии популяризирует маркиз де Сантильяна (среди прочего, в своей притче «О любви и страхе» [De amor é temor]). Оно указывает на сложность содержания труда, несмотря на игровую тематику. Игра с глубокой древности становится исключительно человеческой чертой, отличающей нас от прочих представителей животного мира. Дабы упростить наш текст и ограничить его разумными рамками, следует изложить два предварительных наблюдения. Первое: для Альфонсо X кости предшествуют нардам, поскольку без первых невозможно играть во вторые[1151]. Второе: различные игры с костями, которых всего двенадцать, сводятся к различным видам больших бросков, малых бросков и бросков с совпадающим результатом (называемых в рукописи «парами»). Распространенность игры в кости не позволяет нам приписать ее к исключительно средиземноморскому контексту, поскольку в нее играли различными способами по всей Римской империи, однако латинское наследие представляется если не прямым ее источником, то как минимум далеким предком.

Азартные игры являлись самой распространенной формой досуга среди всех социальных слоев. Ставки были запрещены различными законами, например, leges Titia, Publicia y Cornelia[1152]. Только во время Сатурналий появлялась возможность играть без риска получить штраф. Однако при дворе императоров существовала долгая традиция азартных игр, которая, разумеется, ограничениям не подлежала[1153]. Когда Альфонсо X отстаивает необходимость ограничения использования «фальшивых костей»[1154], его аргументы отсылают нас к известному казусу Калигулы, знаменитого своим жульничеством при игре в кости[1155]. Для ограничения жульничества в Риме применялись различные сосуды для бросания костей, начиная с самых простых (fritilli, pyrgi) и заканчивая более сложными, имевшими форму башенки с уступами внутри, по которым игральная кость перекатывалась несколько раз, прежде чем упасть (turriculae). Разумеется, римское простонародье искало свои способы организации подпольных игр. Можно представить себе эти убогие игорные притоны, в которых могли совершаться любые преступления и насилия без вмешательства городской стражи.

Прежде чем в старокастильском языке для обозначения костей закрепилось слово арабского происхождения dado, в латинских текстах эта игра обозначалась словами alea или, в некоторых случаях, tessera. Скорее всего, именно о костях говорит Петроний в этом фрагменте «Сатирикона» (Perton. Satir. 33.2.2): «Sequebatur puer cum tabula terebinthina et crystallinis tesseris, notauique rem omnium delicatissimam. pro calculis enim albis ac nigris aureos argenteosque habebat denarios»[1156]. В данном случае рассказывается о рабе, который нес дощечку из терпентинного дерева с костями из стекла, и, вместо черных и белых фигур, он нес золотые и серебряные динарии. Эти calculi, игровые фигуры, названные так из-за своего сходства с камешками или по своей роли в игре, иногда интерпретировались как пешки, хотя это противоречит использованию костей (tesserae) на той же дощечке.

Однако самое древнее упоминание костей в средиземноморской литературе (не по дате написания, а по временам описываемых событий) – это рассказ Макробия о Бычьем форуме[1157], месте отправления одного из самых ярких и насыщенных деталями культов классической античности[1158]. Согласно автору, aedituus (жрец) храма Геркулеса в Риме (ara maxima) вызывал божество на партию в кости, и проигравший должен был накрыть ужин и привести проститутку: Геркулес побеждает и принимает в качестве выигрыша Акку Ларентию, из чего можно вывести одно из рациональных объяснений легендарной lupa, вскормившей Ромула и Рема[1159]. Это свидетельство культового использования костей в Риме имеет и другие прецеденты, например, использование astrágalos – плюсневых косточек птиц, которые играли роль примитивного инвентаря для азартных игр и использованию которых, повторимся, приписывается оригинальный религиозный контекст. Кости, в свою очередь, были «взрослой» версией игры в наперстки (nuces), с которыми играли римские дети[1160].

Средиземноморское наследие в играх короля Альфонсо особенно заметно в книге об игре алькерке, которую монарх рассматривает отдельно. Насколько известно, от алькерке ведут свое происхождение современные игры в шашки и крестики-нолики. Несмотря на вероятность того, что первичным источником для Альфонсо X был некий арабский документ, практика этих игр и ряд деталей его нарратива содержат отсылки к римской античности. В многочисленных латинских текстах упоминаются tabulae lusoriae – это обобщающий термин, подразумевающий множество настольных игр, своего рода эквивалент средневековых «нард». Исследования tabulae lusoriae, основанные на расплывчатых упоминаниях в текстах, вынуждены подкрепляться данными археологии и наоборот, археология дополняет свои знания упоминаниями игровых практик, которые оказываются столько же любимыми современниками, сколько сложно идентифицируемыми. Если обратить внимание на одну из самых распространенных разновидностей римских настольных игр, прообраз крестиков-ноликов, то в средиземноморском регионе имеется больше тысячи археологических артефактов[1161]. Такая частота находок свидетельствует о том, что эта игра была частью повседневности на очень обширной территории, что не могло пройти незамеченным для Альфонсо Мудрого.

Что касается шашек, по-видимому, их отдаленным предком были упомянутые ранее ludus latrunculorum, о чем свидетельствуют многочисленные исследования, недавно проведенные в рамках проекта под руководством археолога В. Дасен[1162]. Согласно классическим источникам (Marc. Epig. 7.72, 14, 17, 18; Ovid. Ars amandi. 2.203–208; 3.357–360; Laus Pisonis. 190–208[1163]; Isid. Hisp. Etym. XVIII.60), причем в отношении последнего необходимо соблюдать осторожность, мы получаем квадратное игровое поле, восьми клеток в ширину и высоту, и фигуры, чье количество варьирует от 16 до 24 на игрока (они могут быть белыми и черными или красными и золотыми). В самом кратком изложении принцип игры следующий: фигуры двигаются по осям под прямым углом в любую соседнюю клетку и могут «перепрыгивать» через другие фигуры. При передвижении фигур, фигуры противника могут быть «пойманы» и удалены с поля. Фигуры имеют названия, отражающие их манеру игры: uagi расставляются в начале игры на любой клетке поля, ordinarii перемещаются и могут совершать несколько «прыжков» за ход, как в шашках, заблокированная фигура противника называется alligatus или incitus[1164].

Именно эту игру упоминает Плиний Старший в своей «Естественной истории» (Plin. Nat. Hist. VIII.215). Автор сообщает, что обезьяны «тоже играют в latrunculos». Это подается как доказательство их разума, к чему добавляются прочие действия, свойственные человеку, как, например, завязывание узлов: «Simiarum quoque genera plura. Hominis figurae proxima caudis inter se distinguntur. Mira sollertia uisco inungui laqueisque calciari imitatione uenantium tradunt, Mucianus et latrunculis lusisse, fictas cera nuces uis distinguere»[1165]. В иных отрывках из Плиния животные также демонстрируют особую проницательность, например, лошади, участвующие в скачках без погонщиков. Однако эти примеры не сравнимы