Шрифт:
Закладка:
Конструктор держал блокнот и тщательно все записывал. А Сталин продолжал делать замечания: “В последнее время много ранений в пах. При таких ранениях часто атрофируются конечности. Для того чтобы избежать таких поражений, необходимо удлинить открылки у щитка так, чтобы защитить и эту часть тела”».
К постоянному общению с разработчиками и организаторами военного производства Сталина вынуждала необходимость принятия ответственных решений, которые он брал на себя.
«Сталин имел большие познания в техническом оснащении самолетов, – считал летчик-испытатель Байдуков. – Бывало, соберет профессуру поодиночке, разберется во всех тонкостях. Потом на совещании как начнет пулять тончайшими вопросами – мы все рты пораскрываем от удивления».
Поверхностная информированность Сталина в вопросах военной техники не могла в полной мере заменить специальных знаний, поэтому по ряду вопросов, связанных с вооружением, его мнение зачастую бывало ошибочным. В большой степени на это влиял состав приглашенных на такие совещания лиц и напористость отдельных конструкторов. «Так один раз случилось с моим отцом и его коллегами, – пишет Ю.В. Емельянов. – Их ценное предложение о замене сварных башен танков литыми, которое впоследствии было удостоено Сталинской премии, первоначально было отвергнуто на том основании, что конструктор не смог четко ответить на компетентные вопросы Сталина.
Сталина не удовлетворил первый же ответ на его вопрос: “Как изменится положение центра тяжести танка при переходе на новую башню?” Ответ конструктора: “Если и изменится, товарищ Сталин, то незначительно” немедленно вызвал реплику: “Незначительно – это не инженерный термин. Вы считали?” – “Нет, не считал”. – “А почему? Ведь это военная техника”. Не спуская с конструктора глаз, Сталин спросил, как изменится нагрузка на переднюю ось танка? Конструктор, встав, тихо сказал: “Незначительно”. “Что вы твердите все время “незначительно” да “незначительно”, скажите, вы расчеты делали?” – “Нет”, – тихо ответил конструктор. “А почему?” Конструктор молчал. Сталин положил на стол находившийся у него в руках листок с проектом решения и сказал: “Я предлагаю отклонить предложенный проект постановления как неподготовленный. Указать товарищам, чтобы они с такими проектами в Политбюро не входили”.
Мой отец и конструктор были расстроены, но, когда они уже шли по кремлевской лестнице, отца нагнал один из сотрудников аппарата Сталина, который дал добрый совет: “Надо быстро подготовить новый проект. И, самое главное, необходимо дать справки по всем вопросам, которые задавал Сталин”. Совет оказался дельным, и проект, который дал “зеленую улицу” литым башням, вскоре был принят в Политбюро».
Поскольку без согласия Сталина никакая военная техника на конвейер не ставилась, формально он брал на себя ответственность за ее качество.
На одном из заседаний Военного совета, где стоял вопрос об аварийности самолетов, приключилась такая история. Командующий военно-воздушными силами Рычагов заявил: «Аварийность и будет большая, потому что вы заставляете нас летать на гробах». Возможно, что к его ведомству предъявили серьезные претензии по поводу технического обслуживания самолетов, подготовки летного состава, организации действий наземного персонала, которые он считал необоснованными. Поскольку основным виновником создавшегося положения он выставил Сталина, тот счел это личным оскорблением.
Реакцию Сталина на этот демарш Рычагова описал адмирал Исаков: «Сталин продолжал медленно ходить вдоль стола, за которым сидели военные. Потом он остановился и, тихо, не повышая голоса, произнес: “Вы не должны были так сказать!”. Сделав еще одну паузу, он, как бы про себя, снова повторил: “Вы не должны были так сказать!” и закрыл заседание».
Павел Рычагов был героем советской пропаганды. Генерал-лейтенант, Герой Советского Союза, отличившийся в Испании и в боях с японскими войсками. Неосторожное поведение со Сталиным стоило ему жизни. По распоряжению наркома внутренних дел Берии его расстреляли без суда. Через год после смерти Сталина Рычагова реабилитировали.
Репрессии Сталина против собственной армии в большей степени были связаны с его боязнью военного переворота, чем с простым желанием заменить некомпетентных военачальников, Сталин опасался человека с ружьем. Он отлично понимал, что сговор военных может сыграть в его личной судьбе фатальную роль. Поэтому он ни на минуту не выпускал их из вида. Собирал компрометирующие материалы. Сталкивал между собой. И при первом удобном случае, в назидание другим, объявлял врагами народа и шпионами. Это держало его самого в постоянном напряжении и отнимало много сил.
Поэтому среди тех военных, которые были репрессированы, оказалось много общепризнанно дельных людей. Только некоторые из них, кому удалось избежать расстрела, сделали потом в армии блестящую карьеру.
Если реально существовал заговор кадровых военных, которые, как предполагает Симонов, не разделяли мнения Сталина относительно сроков начала войны с гитлеровской Германией, то их уничтожение, безусловно, принесло нашей стране непоправимый вред.
«Накануне войны вы разрушаете Красную армию, любовь и гордость страны, оплот ее мощи. Вы обезглавили Красную армию и Красный флот. Вы убили самых талантливых полководцев, воспитанных на опыте мировой и Гражданской войн во главе с блестящим маршалом Тухачевским».
«В момент величайшей военной опасности вы продолжаете истреблять руководителей армии, средний командный состав и младших командиров».
«Для успокоения взволнованных умов вы обманываете страну, что ослабленная арестами и казнями Красная армия стала еще сильнее. Вы лицемерно воскрешаете культ исторических русских героев Александра Невского и Дмитрия Донского, Суворова и Кутузова, надеясь, что в будущей войне они помогут вам больше, чем казненные маршалы и генералы».
Это тоже выдержки из письма Федора Раскольникова.
Вспомним предвоенные события.
Все, кто мог, настойчиво предупреждали Сталина о вероломстве Гитлера. Многие даже называли ему точную дату начала войны. Выдающийся советский разведчик Рихард Зорге свое первое донесение об угрозе нападения немцев прислал еще 5 марта 1941 года. Во втором донесении, от 15 июня 1941 года, он сообщил о дате нападения фашистской Германии на Советский Союз – 22 июня 1941 года. Точность информации Зорге объяснялась тем, что он к тому времени был пресс-атташе германского посольства в Токио. Виза Сталина гласила: «немецкая дезинформация».
На следующий день к Сталину поступило донесение от начальника первого управления НКГБ (Народный комиссариат государственной безопасности) Фитина следующего содержания:
«Подготовка вооруженного выступления против СССР полностью закончена, и удар можно ожидать в любое время».
Сталин среагировал следующей припиской: «Т-щу Меркулову. Может, послать вам “источник” из штаба герм. авиации к еб-ной матери? Это не источник, а дезинформатор. И. Ст.».
Не проявил Сталин и должного интереса к сообщению командующего флотом адмирала Кузнецова о том, что «немецкие корабли покидают советские порты с неполной загрузкой». И что «все они уйдут до 21 июня».
Даже тогда, когда к нам перебежали немецкие дезертиры и сообщили, что завтра утром начнется война, Сталин не хотел верить в реальность того, во что он никак не хотел верить.
До самого начала войны в Германию гнали наши эшелоны со стратегическим сырьем и продовольствием.
Жуков и Тимошенко никак не могли уговорить Сталина отдать приказ о приведении в состояние полной боевой готовности все войска в приграничных районах. Жуков в своих мемуарах вспоминает, что он «имел при себе заранее подготовленный проект». Сталин приказал зачитать его, однако, прослушав текст, запротестовал: «Еще рано
