Сталину потом донесли, что «Зиновьев перед казнью молил о пощаде, целовал сапоги своим палачам, а затем от страха вообще не смог идти».

В силу специфики жанра каждая из политических драм Сталина могла разыгрываться только по одному разу. Но для любимой им «Расправы над Каменевым и Зиновьевым» было сделано исключение. Ее заключительную сцену Сталин неоднократно заставлял повторять перед членами Политбюро. Для своего удовольствия и для их устрашения. Для этого пригодился начальник его собственной охраны Карл Паукер.

Карл Паукер был сыном бедного львовского еврея-парикмахера. Сначала он пошел по стопам своего отца. С 13 лет Карл уже самостоятельный парикмахер. В 1914 году он был призван в австро-венгерскую армию, а в 1915 году попал в русский плен.

В лагере для военнопленных в Туркестане он снова взялся за ножницы. После освобождения в 1917 году открыл собственную парикмахерскую в Самарканде. Провидение сделало для него все, чтобы сохранить ему жизнь. Он же подался в чекисты и вскоре стал председателем местного полевого ревтрибунала. Дослужился до руководителя Оперативного отдела ВЧК-ГПУ-ОГПУ, ведавшего охраной руководителей партии и правительства, а также обысками, арестами и наружным наблюдением. С 1924 года он стал во главе личной охраны Сталина. Как и большинство потомственных парикмахеров, Паукер отличался живым нравом, был неистощим на бытовые анекдоты, а в умении пародировать людей в окружении Сталина не имел себе равных.

Обычно Сталин давал ему самые ответственные и деликатные поручения. Он, например, арестовывал Зиновьева и Каменева. По общественной линии Паукер был председателем общества «Друг детей» при ОГПУ.

– Покажи-ка нам Зиновьева, – просил Сталин Паукера. Карл немедленно падал на пол, корчился в притворном страхе, испуганно вращая глазами, плача, кричал, что ни в чем не виноват, просил позвонить Сталину, потом хватал за ноги ближайшего к нему члена Политбюро, пытаясь поцеловать ему ботинки. Окружающие каменели от ужаса. Сталин до слез смеялся над ними и Паукером.

Самого Паукера расстреляли в августе 1937 года. Человек с такой биографией по определению не мог быть врагом народа.

От этой поставленной Сталиным трагедии остался страшный реквизит. После ареста Ежова в его кремлевской квартире нашли бумажные пакетики с карандашными надписями «Зиновьев» на одном и «Каменев» на другом. В каждом из них было по одной сплющенной пуле.

После уничтожения Каменева и Зиновьева Сталин не пощадил и их близких. У Каменева погибли жена, два сына и брат с женой. Бывшая жена Зиновьева до 1954 года мыкалась по лагерям.

За рубежом по поводу политических процессов Сталина возникало немало вопросов. Некоторые из них известному писателю Лиону Фейхтвангеру удалось задать самому Сталину, который принял его для беседы. Вот выдержка из этой беседы.

Фейхтвангер. О процессе Зиновьева и др. был издан Протокол. Этот отчет был построен главным образом на признаниях подсудимых. Несомненно, есть еще другие материалы по этому процессу. Нельзя ли их также издать?

Сталин. Какие материалы?

Фейхтвангер. Результаты предварительного следствия. Все, что доказывает их вину, помимо их признания.

Сталин. Среди юристов есть две школы. Одна считает, что признание подсудимых – наиболее существенное доказательство их вины. Англосаксонская юридическая школа считает, что вещественные документы – нож, револьвер и т. д. – недостаточны для установления виновников преступления. Признание обвиняемых имеет большое значение.

Есть германская школа, но и она отдает должное признанию обвиняемых. Киров убит – это факт. Зиновьева, Каменева, Троцкого там не было. Но на них указали люди, совершившие это преступление, как на вдохновителей его. Все они опытные конспираторы: Троцкий, Зиновьев, Каменев и др. Они в таких делах документов не оставляют. Их уличили на очных ставках их же люди, тогда им пришлось признать свою вину.

Но мы придаем показаниям большое значение. Говорят, что показания дают потому, что обещают подсудимым свободу. Это чепуха. Люди это все опытные, они прекрасно понимают, что значит показать на себя, что влечет за собой признание в таких преступлениях. Скоро будет процесс Пятакова и др. Вы сможете много интересного узнать, если будете присутствовать на этом процессе.

Далее идет описание Сталиным различных «прегрешений», которые числятся за этими обвиняемыми.

Фейхтвангер это все внимательно выслушал и сказал: «Если у них такие идиотские концепции, не считаете ли Вы, что их надо скорее посадить в сумасшедший дом, чем на скамью подсудимых».

Потом он опять вернулся к ранее поставленному вопросу.

Фейхтвангер. Возвращаясь к старому процессу, хочу сказать, что некоторых удивляет, почему не 1, 2, 3, 4 подсудимых, а все признали свою вину.

Сталин. Как это бывает конкретно? Зиновьева обвиняют. Он отрицает. Ему дают очные ставки с пойманными и уличенными его последователями. Один, другой, третий уличают его. Тогда он, наконец, вынужден признаться, будучи изобличен на очных ставках своими сторонниками.

Фейхтвангер. Я сам уверен в том, что они действительно хотели совершить государственный переворот. Но здесь доказывается слишком многое. Не было бы убедительнее, если бы доказывалось меньше.

Сталин. Это не совсем обычные преступники. У них осталось кое-что от совести. Вот возьмите Радека. Мы ему верили. Его оговорили давно Зиновьев и Каменев. Но мы его не трогали. У нас не было других показаний, а в отношении Каменева и Зиновьева можно было думать, что они нарочно оговаривают людей. Однако через некоторое время новые люди, два десятка низовых людей, частью арестованные, частью сами давшие показания, выяснили картину виновности Радека. Его пришлось арестовать. Сначала он упорно все отрицал, написал несколько писем, утверждая, что он чист. Месяц назад он написал длинное письмо, опять доказывая свою невиновность. Но это письмо, очевидно, ему самому показалось неубедительным, и через день он признался в своих преступлениях и изложил многое из того, чего мы не знали. Когда спрашиваешь, почему они сознаются, то общий ответ: «надоело это все, не осталось веры в правоту своего дела, невозможно идти против народа – этого океана. Хотим перед смертью помочь узнать правду, чтобы мы не были такими окаянными, такими иудами».

Это не обычные преступники, не воры, у них осталось кое-что от совести. Ведь Иуда, совершив предательство, потом повесился.

Фейхтвангер. Об Иуде – это легенда.

Сталин. Это не простая легенда. В эту легенду еврейский народ вложил свою великую народную мудрость.

(РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 820. Л. 3–22. Машинописный текст. Текст печатается по изданию: «Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917–1956». М., 2005, с сохранением особенностей орфографии и пунктуации оригинала.)

Как и планировалось, этот политический спектакль, устроенный Сталиным, был единодушно поддержан всем народом. Однако одна отрицательная рецензия на него все же прозвучала, причем в присутствии самого Сталина. Точно известно, что это произошло 7 февраля 1937 года, когда Бухарин, объявивший голодовку, вместе с Рыковым были приглашены для дачи объяснений на заседание комиссии, составленной из 36 членов Центрального Комитета партии. Председателем этой комиссии был Анастас Микоян. Он предложил Бухарину чистосердечно признаться в антигосударственной деятельности. На это Бухарин ответил резким отказом и заявил: «Я не Зиновьев и Каменев и лгать на себя не буду». Возмущенный, он обрушился с обвинениями на НКВД. Сталин опять нашелся что сказать: «Ну вот мы тебя туда пошлем, ты и посмотришь…»

Состоявшийся 23 февраля Пленум ЦК ВКП(б) вывел Бухарина и Рыкова