запугивали физической расправой. Другим, в случае публичного признания ими своей вины и чистосердечного раскаяния, обещали сохранить жизнь. В это верилось с трудом, но все же оставляло призрачную надежду на спасение. Давали «гарантию» не трогать близких родственников. Это действовало безотказно.

Некоторые уходили из жизни сами. Показательна в этом отношении судьба соратника Сталина Серго Орджоникидзе. Будучи членом Политбюро ЦК ВКП(б), в 1930 году он возглавил ВСНХ СССР. Орджоникидзе руководил грандиозными стройками, возведением промышленных гигантов. В его руках фактически оказалась судьба индустриализации страны. Сталин ставил перед ним невыполнимые задачи, которые, не считаясь с жертвами, должны были выполняться большой армией заключенных. Предприятия вступали в строй с серьезными недоделками, требовали большого текущего ремонта, модернизации. Сталин видел в этом лишь происки врагов и постоянно требовал ужесточения репрессий. Орджоникидзе осуждал политику наращивания террора в стране. На этой почве у него со Сталиным возникали постоянные конфликты.

Отношения между ними сильно обострились, когда начали расправляться с близким окружением Орджоникидзе. Вдова Орджоникидзе Зинаида Гавриловна свидетельствует, что «он невероятно переживал аресты наркомтяжевцев, не верил даже в то, что Пятаков – шпион, хотя тот и был старым троцкистом». Тогда собственноручно написанные «признательные» показания Пятакова показали Орджоникидзе.

После смерти Ленина Пятаков выступал в поддержку Троцкого против Сталина. Сталин ему этого не забыл и не простил. Когда готовился процесс по делу Каменева и Зиновьева, Пятаков публично выступил с требованием для них смертного приговора. А они взяли да дали показания на самого Пятакова. Так что смертный приговор Пятакову был Сталиным просто законсервирован.

От многих арестованных наркомтяжевцев выбивали показания на самого Орджоникидзе. Рой Медведев сообщает, что Сталин переслал их Орджоникидзе с такой резолюцией: «Товарищ Серго! Почитай, что о тебе пишут».

В отсутствие Орджоникидзе на его квартире был произведен обыск.

Сталин решил, что обложенный со всех сторон Орджоникидзе теперь смирится и станет наконец послушным оружием в его борьбе со своими противниками. Он поручил ему сделать доклад на пленуме ЦК. Для уговоров строптивца был выделен Микоян, который вечером 13 или 14 февраля 1937 года долго беседовал с Орджоникидзе во время совместной прогулки вокруг Кремля. Однако договориться с ним по всем позициям доклада Микояну не удалось.

Супруга Орджоникидзе Зинаида Гавриловна рассказывала, что доклад ее мужа Сталин забраковал. По этому поводу между ними вечером 17 февраля состоялось два бурных телефонных разговора.

Назавтра Орджоникидзе остался дома, работал в своем кабинете, что-то писал. В 17.30 раздался выстрел. Вбежавшая в кабинет жена Орджоникидзе нашла его уже мертвым. Она тут же позвонила Сталину, сказав, что «Серго сделал, как Надя!»

В течение получаса приехал Сталин и сопровождавшие его члены Политбюро.

«Сталин посмотрел на Зинаиду Гавриловну и подозвал легким кивком головы. Встали друг против друга. Он весь осунулся, выглядел старым, жалким. Я спросила его: “Что же теперь людям скажем?” “У него не выдержало сердце”, – ответил Сталин… Я поняла, что так напишут в газетах. И написали…»

Причина смерти Орджоникидзе очевидна. Пропало его предсмертное письмо. Оно должно было быть, поскольку его поступок не был импульсивным. Хрущев, со слов Микояна, рассказывал, что незадолго до смерти Орджоникидзе говорил: «Не могу больше, не могу мириться с тем, что творится. Бороться со Сталиным я тоже не могу и не вижу сейчас возможности продлевать свою жизнь». Сам Микоян писал, что мысль о самоубийстве Орджоникидзе впервые высказал ему во время их совместной прогулки вокруг Кремля. Микоян, как мог, отговаривал его от этого шага, но назавтра он опять заговорил с ним о самоубийстве.

Некоторые историки и литераторы склонны считать, что Сталин боялся разоблачений Орджоникидзе, поэтому организовал его убийство. Скорее всего, что это не так. Однако о желании Орджоникидзе покончить жизнь самоубийством Сталин знал. Хотя бы от того же Микояна, которого просил выяснить настроения Орджоникидзе. Знал, но не помешал.

На состоявшемся вскоре после трагической гибели Орджоникидзе февральско-мартовском (1937 года) пленуме ЦК Сталин дал всем понять, что репрессии будут продолжены, поскольку «вредительская и диверсионно-шпионская работа агентов иностранных государств, в числе которых довольно активную роль играли троцкисты, задела в той или иной степени все или почти все наши организации – как хозяйственные, так и административные, и партийные».

Задача окружения Сталина упростилась до естественного желания сохранить свою жизнь.

На июньском (1937 года) Пленуме ЦК после доклада Ежова в качестве выступления в прениях слово попросил нарком здравоохранения РСФСР Г.Н. Каминский. Он выступил против необоснованных арестов членов партии и против санкционирования новых арестов членов и кандидатов в члены ЦК, заявив, что «так мы перестреляем всю партию».

Сталин немедленно взорвался репликой:

– А вы случайно не друзья с этими врагами?

– Нет, они мне вовсе не друзья, – стушевался Каминский.

– Ну тогда, значит, и вы одного с ними поля ягода, – заключил Сталин.

Каминского поддержал заведующий политико-административным отделом ЦК ВКП(б) И. Пятницкий, который предложил создать комиссию по проверке и ограничению деятельности НКВД.

Сталин почувствовал, что тут пахнет сговором. Сразу голосовать по этому предложению не стали, объявили перерыв.

К возмутителю спокойствия Каминскому у Сталина раньше претензий не было. Это он подписывал фальсифицированное медицинское заключение о том, что Орджоникидзе скончался не от огнестрельного ранения, а вследствие паралича сердца.

В перерыве заседания по наущению Сталина Молотов, Ворошилов и Каганович атаковали Пятницкого, рекомендуя ему не настаивать на своем заявлении. Не получилось. Тогда Каганович один на один передал ему слова Сталина о том, что тот высоко ценит его организаторский талант и если он возьмет свое заявление обратно, то Сталин об этом забудет и между ними все останется по-прежнему.

В книге «Заговор против Сталина» сын Пятницкого, В. Пятницкий, утверждает, что этому демаршу его отца предшествовало домашнее заседание, на которое он «созвал многих секретарей обкомов, старых большевиков и своих соратников по Коминтерну». Возможно, что так оно и было на самом деле, поскольку после перерыва Пятницкого поддержали еще 15 человек. Тогда Ежов выступил с провокационным заявлением о том, что у него имеются материалы, свидетельствующие, что до революции Пятницкий был осведомителем царской охранки. Интерес участников пленума умело направили совсем в другую сторону. Ошельмованному Пятницкому дали две недели, чтобы оправдаться. Дальше пошло по накатанному. Пятницкого вывели из состава ЦК, арестовали, приговорили к смертной казни и расстреляли. Каминскому Сталин дал прожить на один год больше. Его расстреляли в 1938 году.

К концу 1938 года почти 70 % от прежнего состава мятежного пленума репрессировали.

Сталин не боялся открытого противостояния в рамках партийных процедур. Состав участников партийных конференций и съездов он контролировал. Тексты выступлений делегатов предварительно визировал секретариат. Результаты голосования подтасовывались. Он смертельно боялся самого обычного заговора, направленного на его физическое устранение со стороны тех людей, которые вместе с ним ходили по одним и тем же коридорам.

В 1939 году, в Париже, появилось «Открытое письмо Сталину» Федора Раскольникова. Этот партийный и военный деятель, дипломат занимал посты редактора журнала «Молодая гвардия», издательства «Московский рабочий», «Красной нови». В 1938 году он стал невозвращенцем. В 1939 году был объявлен «врагом народа» и лишен советского гражданства.

Вот некоторые отрывки из его письма:

«Как все советские патриоты, я работал, на многое закрывал глаза. Я слишком долго молчал. Мне было трудно рвать последние связи не с вами, не с вашим обреченным режимом, а с остатками старой ленинской партии, в которой я пробыл без малого 30 лет, а вы