темпами. Обвинительное заключение составлялось наспех. Главным аргументом считалось признание обвиняемого. Заслушивание дела могло происходить и без участия сторон. Накладывался запрет на кассации. Приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно.

Время сделало Сольца одним из созидателей бесправной советской судебной системы. Но кратковременное занятие юриспруденцией не пошло ему впрок. Подмена законности «революционной целесообразностью» позволила отправить на расстрел и в лагеря сотни тысяч людей.

Свою «юридическую» карьеру Арон Сольц заканчивал помощником генерального прокурора. Он продолжал придерживаться своих ущербных взглядов на правосудие до тех пор, пока ни зацепили одного из его близких друзей – Валентина Трифонова. Кое-кому это потом дало повод переквалифицировать Сольца в ревнителя правды:

«А. Сольц, – писал Юрий Трифонов, – стал требовать доказательств вины людей, которых называли врагами народа, добивался доступа к следственным материалам, вступал в резкий конфликт с Ежовым, Вышинским. Однажды он пришел к Вышинскому и потребовал материалы по делу Трифонова, сказав при этом, что не верит в то, что Трифонов – враг народа. Вышинский сказал: “Если органы взяли, значит, враг народа”. Сольц побагровел, закричал: “Врешь! Я знаю Трифонова тридцать лет как настоящего большевика, а тебя знаю как меньшевика!” – бросил свой портфель и ушел…»

Сольц стал бороться за Трифонова на публике. В октябре 1937 года, в самый разгар репрессий, он не побоялся выступить против Вышинского (тогда генерального прокурора) на конференции свердловского партактива. Присутствовавший при этом демарше Сольца Н. Никифоров потом написал: «Часть зала замерла от ужаса, но большинство стали кричать: “Долой! Вон с трибуны! Волк в овечьей шкуре!” Какие-то добровольцы, охваченные гневом, подбежали к старику и стащили его с трибуны».

Никаким правдоборцем Сольц конечно же не был. Он защищал дружка из своей стаи. Валентин Трифонов, бывший одним из руководителей советской юстиции, в 1919 году командовал особым экспедиционным корпусом на Дону, проводил карательные экспедиции против казачьего населения станиц, поддерживающих белых. Трифонов председательствовал на многих фальсифицированных политических процессах. Он, как и Сольц, был одним из активных создателей советской судебной системы, которая основывалась не на следовании закону, а на «революционной целесообразности».

Сольц был вне себя: «Он объявил голодовку. Тогда его запрятали в психиатрическую лечебницу. Два дюжих санитара приехали в дом на улице Серафимовича, схватили маленького человека с большой седой головой связали его и снесли вниз, в карету».

Отстоять своего друга Сольцу так и не удалось. До Сталина его не допустили. В августе 1938 года Валентина Трифонова расстреляли.

Наверное, Арон подсчитывал души невинно убиенных людей, когда, будучи старым, больным и невменяемым, находясь в психиатрической лечебнице, он не останавливаясь писал на бумаге бесчисленные колонки цифр.

Заговор против партии

Сразу же после смерти Ленина в партии встал вопрос о власти. В борьбе за власть, начавшуюся и продолжавшуюся почти пятнадцать лет, центральными фигурами были Сталин и Троцкий. Сталину удалось расправиться и с самим Троцким, и с большинством его сторонников. На время Сталин оставил в покое лишь тех, кто публично перешел на его сторону.

«Борьба за единоличную власть была окончена, а вместе с нею было покончено и с Коммунистической партией. Она умерла, превратившись в массу испуганных чиновников, задавленных сапогом возвысившегося вождя…

…Наличность у Сталина воли, его не знающий глубоких размышлений мозг, его азиатская грубость, полнейшее равнодушие к человеческой жизни были исключительно уместны для кандидата в диктаторы, который хочет построить “истинный коммунизм”, шествуя по крови и невероятным человеческим страданиям» (Н.В. Валентинов «Наследники Сталина». М., 1991).

С экономическими преобразованиями у Сталина постоянно возникали проблемы, которые потом на многие годы стали эпицентром основных политических событий в стране. «Руководства хозяйством нет, хаос идет сверху, и лишь при отсутствии чувства ответственности можно глядеть сквозь пальцы на такого рода руководство». Это мнение Троцкого о деятельности Сталина, высказанное им в письме в Политбюро от 5 октября 1923 г., продолжало сохранять свое значение. Поэтому отрицать наличия в обществе активного или пассивного противодействия политике, проводимой Сталиным, не приходится. Несомненно, что на первом этапе это были его основные политические противники – Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин. После их отстранения от политической жизни (Троцкого выслали, Зиновьева, Каменева, Бухарина расстреляли) осталась недовольная масса старых большевиков.

«Если уж сам Сталин – при его характере – маневрировал, написав статью “Головокружение от успехов”, и временно отступил, – пишет Гавриил Попов, – то что говорить о тех, кто с самого начала выступал против формирования коллективизации.

Люди, отдавшие революции всю жизнь, победившие в Гражданскую ценой невероятных усилий, в том числе и ценой идейно-нравственных потерь, в принципе не могли равнодушно относиться к перспективе гибели дела революции. И – натренированные всем опытом внутрипартийных интриг – не могли не пытаться объединиться и со своими сторонниками, и с другими противниками Сталина в партии. Другой логики тут быть не может. (Везде выделено Г. Поповым.) Они были чрезмерно самостоятельными. Сталин их не назначал, да и Ленин с Троцким выдвигали их весьма условно. Они – самовыдвиженцы. Ведь свои посты они не столько получили, сколько захватили сами в огне революции и Гражданской войны.

Сохраняли свои посты они не верностью закону и даже не преданностью центру, а, напротив, благодаря умению находить свои решения. Неуважение к законам и к директивам “верха” – внутренняя черта их стиля. Врать они научились не только массам, но и начальникам.

В личностном отношении это были в основном яркие, самобытные люди, талантливые и одаренные. Но в то же время – пропитанные опытом интриг, фракционности, сговоров, закулисных сделок. Рассчитывать на их дисциплину было бы утопией.

Сталину хорошо было известно и то, что эти кадры, годами купаясь в привилегиях, нередко зараженные коррупцией, разложились – в том числе и чисто морально».

Сталин имел все основания не доверять старым большевикам, а они не доверяли Сталину. Ему постоянно было необходимо с ними отчаянно бороться, от кого-нибудь избавляться.

«Чистки в ВКП(б), – как справедливо отмечает Гавриил Попов, – явно не решали этой задачи. Скорее всего, что именно поэтому история тех лет состоит из чреды раскрытых “заговоров”. Вот тут-то и понадобилось быстрое получение признательных показаний, обрекающих на заклание сотни тысяч ни в чем не повинных людей».

Многие теперь пишут о вышедших из-под контроля «силовых министерствах». Удивительно, когда это делает бывшая лагерница, ветеран партии Зинаида Немцова, которая в своем интервью журналу «Огонек» наивно пыталась доказать, что репрессии Сталина организовали «белогвардейцы и жандармы, пробравшиеся в органы НКВД в Москве и Ленинграде».

Ей вторит Р. Косолапов, который также винит в массовых репрессиях НКВД: «Еще в ноябрьском (1938 года) постановлении Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) “Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия”, подписанном Молотовым и Сталиным, вскрывались факты безответственного отношения к следственному произволу и грубого нарушения установленных законом процессуальных правил. В нем указывалось на подрывную деятельность в органах НКВД и прокуратуры чужеродных элементов, которые сознательно извращали советские законы, совершали подлоги, фальсифицировали следственные документы, привлекая к уголовной ответственности и подвергая аресту по пустяковым основаниям и даже вовсе без всяких оснований, создавали с провокационной целью “дела” против невинных людей, а в то же время принимали все меры к тому, чтобы укрыть и спасти от разгрома своих соучастников по преступной антисоветской деятельности».

«Население России – в целом – сочло новый террор “еврейским террором”», – пишет Александр Солженицын («Двести лет вместе», 2003). Причина этого, по его мнению, состояла в том, что в руководящем, среднем звене и на местах, в органах ВЧК-ОГПУ-НКВД было много