проведенного в XIX в., конструктор Корнелис Шенк из Вормервера заявил, что его клиентами были, среди прочих, бумажные фабрики, маслозаводы, лесопилки, фабрики по производству синего и других красителей, табачные заводы, фабрика по производству пеньки, строительного раствора и свинцовых белил[1520]. Благодаря этому конструкторы легко могли быть в курсе изобретений и улучшений других конструкторов или их субподрядчиков, таким как кузнецы или меднолитейщики. Для любознательного конструктора новшества вряд ли оставались тайной.

Однако не только у конструкторов были возможности идти нога в ногу с любыми изобретениями или усовершенствованиями технологии ветряных мельниц, созданных их коллегами или субподрядчиками в Заанстрике. Даже если бы это было так, как утверждал в 1734 г. некий амстердамский издатель в книге о мельницах, и baas molenmakers хранили бы секреты своей профессии[1521], это вряд ли могло помешать распространению знаний. Клиенты конструкторов обычно могли получить любую информацию о новшествах, которые были им интересны. Во-первых, рассмотрим плотность размещения мельниц. Количество ветряных мельниц, возведенных в Заанстрике, действительно было настолько большим, а степень сосредоточения их у реки Зан и у других водных путей – настолько велика, что в 1719 г., как свидетельствовали двое конструкторов, по меньшей мере 100 ветряных мельниц были расположены в районе к западу от этой реки на расстоянии менее 30 м друг от друга, многие мельницы были отделены друг от друга лишь узким рвом[1522]. Но владельцы мельниц и управляющие мельники (gaandehouders) были тесно связаны и институциональными отношениями, которые, с одной стороны, позволяли им внимательно изучать различные мельницы, а с другой – чрезвычайно затрудняли сокрытие новинок от сограждан. Почти все промышленные ветряные мельницы в Заанстрике полностью принадлежали самим сельским жителям. Значительная часть заказов на продукцию этих мельниц размещалась, вероятно, городскими торговцами, но основной капитал, использовавшийся в производственном процессе, был предоставлен главным образом самим регионом. Владеть мельницами в Заанстрике, по меньшей мере до конца XVIII в., можно было совершенно по-разному. Хотя в некоторых случаях мельница доставалась в собственность одному человеку, многие ветряные мельницы с момента их строительства принадлежали так называемым rederijen, или товариществам. Эти товарищества, как отмечает Роберт Дюплесси, «могли состоять из членов одной семьи или рода, или нескольких семей, или просто из разных людей; они могли включать небольшое или большое количество людей; они могли владеть одной или несколькими мельницами. В результате продажи или наследования партнерские доли (которые изначально могли составлять от половины до одной шестидесяти четвертой части) со временем могли довольно сильно дробиться, при этом один человек мог получать проценты с нескольких предприятий». Дюплесси проинспектировал описи завещаний из Заанстрика, сохранившиеся с периода 1690 – 1709 гг., и обнаружил более чем в половине из них доли в одной или нескольких ветряных мельницах; в период 1740 – 1749 гг. доля описей, упоминавших инвестиции в ветряные мельницы, составляла примерно 40 %. В 57 % описей за 1690 – 1709 гг. и в 44 % описей за 1740 – 1749 гг. количество мельниц (или долей в этих мельницах), принадлежавших покойным, составляло соответственно две или более[1523]. Таким образом, значительная часть населения Заанстрика имела возможность осмотреть внутреннее устройство более чем одной промышленной ветряной мельницы.

Даже когда совместная собственность на мельницы в первые десятилетия XVIII в. стала медленно сокращаться, промышленные ветряные мельницы оставались открытыми для пристального внимания коллег-совладельцев и мельников благодаря распространению института взаимного страхования. Начиная с 1660-х гг. все большее число промышленных ветряных мельниц Заанстрика было включено в официальное соглашение между владельцами и мельниками, в соответствии с которым договаривающиеся стороны обязаны были внести компенсацию (вплоть до определенной суммы денег) тому из застрахованных лиц, чья мельница будет полностью или частично уничтожена огнем. Страховые договоры могли заключаться между владельцами и управляющими либо в одной и той же отрасли промышленности (например, маслобойни), либо в разных отраслях промышленности (например, лесопилении, производстве масла, изготовлении бумаги и сукновалянии). С течением времени количество предприятий с подобными контрактами увеличилось. Первый контракт, составленный в 1663 г., охватывал не более восьми маслобоен, а в XVIII в. страховые контракты между производителями масла охватили более 100 предприятий[1524]. К 1740 г. около 40 % из 250 с лишним ветряных мельниц в лесопильной промышленности были застрахованы. В производстве масла, а также в производстве красок и нюхательного табака процентное отношение было около 70 (в 140, 20 и шести предприятиях соответственно), а в лущении и в производстве бумаги оно достигло 80 (в 62 и 42 предприятиях соответственно). Правила этих взаимных страховок приобретали все более сложную и продуманную форму[1525]. С 1680-х гг. страховые договоры, как правило, включали все более и более конкретные положения, гарантирующие, что договаривающиеся стороны будут принимать на своих предприятиях адекватные меры для защиты от пожара и для борьбы с ним. Как правило, в контракте должно было содержаться положение, согласно которому все предприятия обязаны два, три или четыре раза в год проверяться несколькими контролерами (выбираемыми из числа договаривающихся сторон), чтобы выяснить, «нужно ли на этих заводах что-то улучшать или строить ради предотвращения пожара»[1526]. Другими словами, участие в страховом договоре позволяло владельцам и мельникам промышленных ветряных мельниц регулярно общаться и изучать ряд других фирм в своей отрасли (а в зависимости от вида контракта, даже в разных отраслях). И если некое усовершенствование, внедренное на чужой мельнице, позволяло ей работать более эффективно, ничто не могло законным образом помешать владельцу или мельнику поручить конструктору установить аналогичное приспособление на своей мельнице.

Всегда ли открытость знаний была полезна для технического прогресса? Разве нельзя полагать, что практика открытости, возможно, была также и вредна для Северных Нидерландов, поскольку она уменьшала затраты на копирование знаний и навыков, для создания которых было приложено столько усилий, и позволяла, таким образом, зарубежным странам догнать голландцев? В конце концов, до середины XVIII в. политика открытости применялась в Голландской Республике, как правило, без разбора: и к гражданам, и к иностранцам. Развивая этот аргумент, можно утверждать, что открытость могла даже затруднять, а не облегчать создание знаний, поскольку она, возможно, открывала дорогу иждивенчеству. Если новые знания могли быть бесплатно использованы кем бы то ни было – даже фирмами из тех регионов, которые не разделяли затраты на коллективное изобретение, – зачем тогда вообще продолжать вкладывать средства в производство знаний? Зачем кому-то изобретать инновации, если плоды его трудов свободно достаются всем? Можно ли утверждать, что по мере того, как падали маржинальные выгоды от изобретений для отдельных производителей, падали и темпы создания знаний, и доходы общества в целом?

Однако на деле отрицательные эффекты открытости были гораздо менее ощутимыми, чем может показаться с теоретической точки зрения. Для того чтобы наверстать упущенное,