В злополучной Пугачевской области один американец сообщил, что каннибализм «становится более или менее опасным для властей». Другой американец принес свои рассказы ужасов из «Пугачева» в штаб-квартиру в Саратове, где Рассел Кобб только что сел ужинать, а вместо этого его уши были забиты описанием детских черепов с оторванными верхушками и отсутствующими мозгами. Кобб отреагировал бурно: «Я знаю, что это могло быть правдой, но я встал и назвал его всеми именами в мире. Любой, кто пробыл здесь сколько угодно времени, позволяет каждому американцу узнать эти истории самостоятельно. Мы должны поговорить друг с другом о чем-то другом».

Некоторые из наиболее убедительных свидетельств АРА о каннибализме и трупоедении поступили из Самары, где Шафрот увидел достаточно косвенных свидетельств, чтобы сделать вывод, что это явление в провинции было «частым». В январе 1922 года он телеграфировал в Москву, что тело русского, недавно умершего от тифа, было выкопано и съедено «какими-то умирающими от голода людьми». Шафрот использовал этот эпизод, чтобы подразнить отдел снабжения: «Мы призываем вас принять все возможные меры, чтобы на нашем складе в Пугачевском уезде, где расположен этот город, снова не закончились продукты».

В самом городе Самара были закрыты десять мясных лавок за продажу человеческого мяса. Шафрот рассказывает, что он лично беседовал с признанными каннибалами в самарских тюрьмах. Поскольку западным журналистам доступны подобные доказательства, Шафрот счел «любопытным отражением человеческой доверчивости то, что газеты отказываются печатать реальные факты о каннибализме ... по той причине, что они сочли их невероятными, но в полной мере раскрыли нелепые слухи» — имеется в виду сильно преувеличенное сообщение о его смерти от рук каннибалов.

Генри Вулф провел несколько недель по следу каннибала. Он был в инспекционной поездке по Самарской губернии в марте 1922 года, когда власти Мелекесского уезда предоставили ему то, что он назвал «определенной информацией о каннибализме». Кажется, отец убил и съел двух своих маленьких детей; позже, как сообщили Вулфу, он признался, что «детское мясо было слаще свинины». Но «определенная информация» Вулфа, по-видимому, не включала никаких неопровержимых физических доказательств. Он настаивал, пообещав своим начальникам попытаться осмотреть частично неповрежденный труп, который, как ему сказали, был обнаружен в соседнем городе: «Если его можно будет увидеть, возможно, это будет ценной информацией для АРА».

В конце концов Вулф нашел то, что искал. В архиве АРА есть фотография, на которой он стоит в позе среди ряда из пяти местных жителей, с культурной внешностью, одетых в русскую зимнюю одежду. Перед ними, на деревянной доске, лежит мрачное свидетельство, которое, похоже, состоит по меньшей мере из двух человеческих голов и руки.

После просмотра десятков фотографий АРА, на которых изображены гротескные трупы, скрученные во всевозможные формы, и, что еще хуже, едва живые скелеты, фотография Вулфа не шокирует. Любопытно, что привлекает внимание фигура самого одинокого американца, одетого в плащ и шляпу с полями, со сложенными перед собой руками в кожаных перчатках. Он выглядит так, словно попал на съемочную площадку фильма ужасов. Его лицо ничего не выражает; одно его неуместное присутствие наводит на мысль, что произошло что-то ужасно важное.

Неясно, были ли виновные в этом конкретном деянии задержаны — или на самом деле сфотографированы, поскольку некоторых преступников заставляли сидеть перед камерой в присутствии того, что осталось от их жертв. На одном из таких изображений местный чиновник с ручкой и бумагой в руках и суровым выражением лица сидит среди полудюжины преступников, делая вид, что делает заявление для протокола. На переднем плане лежат различные части человеческих трупов, а одну из обвиняемых заставляют сидеть с чем-то отрезанным на коленях. Эта сцена снята на фоне холста, нарисованного в виде облачного пейзажа. Взгляд субъектов прикован к камере, вероятно, это первое, с чем они сталкиваются. Кажется, что они съеживаются перед ней. Возможно, они думают, что их вот-вот казнят за их преступление, и что это странное приспособление перед ними было использовано для выполнения задачи. Или, может быть, они просто не осознают серьезности своего положения: глядя в их лица, без проблем соглашаешься с теми, кто утверждает о безумии трупоедов.

В Москве не было каннибалов, но это не помешало работающим там сотрудникам по оказанию помощи развлекать друг друга анекдотами, связанными с каннибализмом. Самая читаемая из них, возможно, не совсем апокрифична. В ней рассказывается о молодом враче иностранного происхождения — обычно американце, — который однажды поздно вечером провожает русскую балерину домой из Большого театра. Из-за поднявшейся метели и того, что доктора бросили на дрожках, балерина и ее мать приглашают его переночевать. Он удаляется в комнату для гостей и закрывает за собой дверь, после чего слышит щелчок замка и подозревает неприятности. При свете лампы он видит, что в его шкафу лежит труп. Он пытается сбежать, но обнаруживает, что в его комнате есть фальшивое окно. Понимая, что происходит, и не желая быть перемолотым в фарш каким-нибудь хитроумным ресторатором, умный американец прячет труп под одеялом, а сам прячется под кроватью.

Посреди ночи балерина и мать прокрадываются в комнату и наносят «смертельный» удар тому, кого они считают молодым американцем, спящим на кровати. После обмена словесными выражениями удовлетворения по поводу того, что поймали еще одного, эти двое заканчивают на этом, оставляя дверь незапертой, что позволяет потенциальной жертве совершить побег.

Хаскелл повторяет эту историю в своих мемуарах, хотя в его версии мотивом является не каннибализм, а простое ограбление. Он представляет ее просто как самую занимательную из историй, «историю приза». Однако в рассказе он с теплотой относится к своей теме, и к концу рассказа мы читаем, что «быстрое и безоговорочное смертное наказание» балерины и ее матери «должно быть занесено в кредитную часть советской бухгалтерской книги».

В этих же мемуарах Хаскелл вспоминает еще одно любимое произведение АРА: слух о том, что в Оренбурге с наступлением темноты пешеходы ходят только посередине дороги, поскольку в этом городе каннибалы набрасывают лассо на своих жертв из окон второго этажа. Должно быть, у какого-нибудь молодого американца, готовящегося отправиться на задание в Оренбург, от этого по спине побежали мурашки.

Отец Эдмунд Уолш, глава Национального совета католического благосостояния, связанного с АРА, пробыл в Москве всего три недели, когда 16 апреля 1922 года записал в своем дневнике «Краткое изложение услышанного и увиденного». Среди того, что он услышал, были:

5. Балерина, приглашающая американца проводить ее домой — комната матери — фальшивое окно — шкаф — и тела — побег.

6. Оренбург — трюк с лассо!

В Симбирске жертвам не набрасывали лассо, поэтому в случае с Филом Шейлдом такая возможность никогда не рассматривалась. Фактически, к тому времени, когда Шейлд исчез