— Бенни, хватит. В общем, кто-то убил нашего друга. Саймона. Мы нашли его тело на крыше парковки. Рядом была чья-то кровь и две гильзы от сорок пятого калибра. Да даже куртку его тот му… — мужчина взглянул на своего отца, старательно делающего безразличный вид, и осёкся, — тот, кто его убил, наверняка просто какое-то животное.

В тот момент Уильям был готов поклясться, что сложнейшее, что ему доводилось делать за всю бытность наёмником — это не поперхнуться последней ложкой каши и сдержать собственное удивление. «Значит, эта семейка была в близких отношениях с тем ублюдком. «Какое-то животное» — да? А стрелять по детям — это, значит, меценатство? Блядь. Из одного пекла в другое. Похоже, насчёт одного старик был прав — каждое ружье на стене в этом посёлке готово выстрелить».

— И мы решили, — продолжил Адам, — что не остановимся, пока не найдём того, кто его убил и похитил девчонку. Только вот поиски не удались.

— А что вы знаете об убийце? — спросил Парень, словно ощущая вопрос Уильяма.

— Одиночка, наёмник, чёрные длинные волосы, увешан стволами, носит плащ.

— Это из-за ваших поисков идёт всё время сравнение его со мной? — Хантер отставил тарелку, положив столовые приборы горизонтально на её ободок.

— Да, — безо всяких угрызений ответил Бен. — Тебе повезло, что ты не подходишь — выпотрошил бы, как утку.

— Бен! — старик ударил по столу.

— Прости его, пап! И вы, ребят, тоже. Ты же знаешь — Саймон для него был…

— Вы все понятия не имеете, кем он был, — мирный взгляд серых глаз сменился на настоящий оскал.

— Ну, вы, наверное, уже поняли.

— Заткнись, Адам! Заткнись, пока можешь!

Бросив окончательно еду, Бен Реммер рывком встал из-за стола и, схватив куртку, направился к выходу.

— Не злитесь, — начал старший сын. — Обида в его сердце сильна и неразборчива — он обижен на весь мир, а не на какого-то конкретного человека, так что срывается на всех.

— Следи за ним, сынок, — Ван также оставил еду, немного помрачнев, — не дай совершить глупостей.

— Всегда, пап… Ладно — пойду и я. Тем более, что еда уже кончилась.

— Будьте к ночи в доме.

Двери закрылись. Под уходящие шаги и стук всё новых и новых дверей, хозяин дома медленно доедал свою порцию. Спустя десяток минут тишины посуда уже была заботливо сложена в небольшую стопку на дальней тумбе в кухне.

— Что насчёт оплаты? — незамедлительно поинтересовался Хан.

— Сразу хочешь уладить формальности, да? — ответом послужил немой кивок. — Парнишка умеет стрелять с лука?

— Нет.

— А ты?

— Я всё умею.

— Видавший виды мужик, да? Впрочем, тебе же хуже — завтра пойдёшь со мной на охоту. Сегодня всё равно из-за вас всё зверье пуганное ходит. И не распространяйтесь, как выйдете наружу, что это вы стреляли — затопчут да заклюют в один миг.

— Кто затопчет, мистер Ван?

— Не кошки же, парень. Все те, у кого с охотой сегодня не вышло.

— «Когда выйдем наружу», — с чего бы нам?

— Тебе — особенно. За стрельбищем есть отдельный домик, отведённый под баню — наберите воды из колодца, растопите, помойтесь.

— И помыться можно?! — восхитился парень.

— Как я и говорил: да. И, как я тоже говорил: твоему спутнику — особенно.

* * *

Тёплая вода в бадье приятно бодрила и расслабляла одновременно. Кажется, наёмник последний раз принимал душ ещё когда в первый раз за ту осень попал в Оклахому, но это было почти месяц назад, а в тот момент он был готов со всей ответственностью сказать, что несколько десятков заходов от колодца к дому и обратно, плюс появившаяся тяжесть в плечах — всё это того стоило.

Впрочем, был и ещё один плюс похождений от точки А до точки Б и обратно: старик убедился воочию, что ближе к вечеру посёлок оживал. Тех самых детей, которые «бестактно и вульгарно» разбрасывали свои игрушки по небольшим дворикам, выпускали на улицы, чтобы те вновь могли почувствовать радость дня, раскидав своё имущество по новым углам. И они это делали: дети (штук девять, если Хантер не обсчитался) играли в догонялки, катались на качелях, раскачиваясь и падая, потому что не слушали предупреждения мудрого и всезнающего старика, следящего за ними из укреплённого и неприступного кресла-качалки, очень-очень активно гладили кота и ещё пару щенков, чему, по правде сказать, были рады все, кроме тех, кого гладили, и просто занимались всякими «невзрослыми беспорядками», так присущими им самим, крича, при этом, веселясь и радуясь жизни — происходило то, что и должно было происходить в любом, пускай и очень жестоком, мире.

Однако смотря на всё то, Уильям из Джонсборо не мог не думать о Ней — о Девочке. О её словах, сказанных ему на крыше: «Он будто ждал меня — сказал, что мой отец не вернётся. И что я теперь — часть их семьи. Вернее, чтобы стать ей, я должна была кого-нибудь убить», — и, в то же время, он думал о речах Вана — о том, что изначально было всего восемь человек, а до открытия дожило пять. «Сейчас их больше пятидесяти. Пятьдесят жизней… и пятьдесят трупов?»

— Эти полосы на спине… Это шрамы? — Пацан вошёл в небольшую комнатушку два на два, полностью сделанную из дерева.

— Да. Но они старые. Им… Больше тридцати. Вообще удивлён, что ты их за всеми этими синяками заметил.

— А остальные?

— А что «остальные»? У левого плеча — пулевое ранение от охотничьего ружья Железной Элис — пуля кость раздробила, вот и рисунок не совсем приятный в итоге получился. Хорошо, что не задело ничего важного и, в итоге, только «на погоду» ноет — могла и в сердце попасть. На шее — резанные раны от тесака. Причём обе из них получены в одно и то же время — нечего, называется, нарываться в баре, — кажется, собеседник улыбнулся. — Шрамы на щеке такие же старые, как и те, что на спине — просто глубокие, так что их куда проще заметить. То, что у правого бока — сквозное ножевое. Ну, и куча мелких других — от лезвий и малокалиберных пуль. Здесь слишком много историй, чтобы их рассказать за один