Шрифт:
Закладка:
– Трофей? Так ты называешь это проклятие?
Шах кивнул.
– Власть – это проклятие. Ты можешь использовать ее, чтобы убивать всех без разбора и наполнять свою тарелку костями, а кубок – кровью. Но чтобы спасти тех, кого любишь? Ха! – Задрожав, он взял другую руку дочери и зажмурился. – Когда меня освободил Хайрад, я хотел показать свою власть. У меня не было ничего, кроме крови Темура, который построил башню из кожи и черепов крестесцев, чтобы отомстить за павших. Крестеская принцесса… Я готов был ее прикончить. Это немного утешило бы меня, но она… – Он печально потупился. – Сади сказала, что, если я убью Селену, она уедет и я больше никогда ее не увижу. Что, если мы ничем не отличаемся от тех, с кем сражаемся, она не хочет быть одной из нас. – Шах затрясся, а его лицо перекосилось. От смеха. – Мне следовало сунуть Селену в самую большую бомбарду и отправить ее обратно к отцу на ядре. Таков путь Темура. Таков путь моей семьи. Тем лучше, если бы из-за этого Сади бросила меня: она не лежала бы здесь, на смертном одре.
Один из приближенных позвал шаха, и он ушел. Какой славный день для потомков Темура, для Селуков. Они отвоевали Костани и разбили своего главного врага. Но я отдал бы все царство, лишь бы увидеть открытые глаза Сади.
Через несколько минут вошла мать Сади. Она закрыла лицо вуалью, но ткань не скрывала ее слез. Устало понурив плечи, она то отводила взгляд, то снова смотрела на дочь, будто надеясь, что в промежутке та очнется. Что я мог ей сказать? Как мог утешить, если дать было нечего?
Мое сердце словно проваливалось в зыбучие пески. Я не заметил, когда вошла Несрин. Она не смотрела мне в глаза, как ребенок, который подвел учителя. Но я знал – она сделала все, чтобы спасти Сади. Несрин печально прижала ладонь ко лбу.
– Несрин, – сказал я. – Приятно видеть, что с тобой все в порядке.
– Какое это имеет значение? – всхлипнула она. – Я ничего не могу для нее сделать. Как ничего не могла сделать для отца.
– Когда речь идет о жизни и смерти, все мы просто дети.
Слезы Несрин закапали на ковер.
– Кинн! – позвал я.
В юрту притопал птах.
– Пойди скажи каждому джинну, чтобы изо всех сил постарались спасти эту девушку. И вели им передать это каждому джинну, которого они встретят, пока об этом не узнают все джинны и на земле, и на небе.
Кинн почесал голову закругленным когтем.
– Не хочу тебя обидеть, но джиннам плевать на человеческую девушку… Даже если она принцесса.
– Ты ошибаешься. Джинн велел магу Вайе отпустить эту девушку в Лискаре. Она джиннам небезразлична. А теперь ступай!
Несрин посмотрела на меня. Ее щеки были мокрыми. Она не видела Кинна, но не смутилась.
– Ты не видел ее, Кева. Будут слагать легенды о том, скольких рыцарей в доспехах она сразила. О том, как яростно защищала шаха своими стрелами.
– Нет, Несрин. Будут слагать легенды о том, как она очнулась после болезни и вышла замуж за принца. Какие у нее родились толстые карапузы и как она стала мудрой и седой.
Несрин попыталась подавить смех. Он перемешался с рыданиями.
– На нее это совсем не похоже.
– Разве не об этом мы все мечтаем после стольких сражений?
– Некоторым пришлось умереть, чтобы остальные могли добиться этой мечты.
– Тогда пусть лучше умру я. Но не она. Только не она.
Чем дольше я смотрел на Сади, тем злее становился. Во мне закипало негодование. Почему это происходит снова? Может, меня проклял Ахрийя? Или сама Лат? Я не сомневался, что готов убить любого на земле, лишь бы разрушить это проклятие. Я вышел из юрты, пока не успел взорваться от ярости.
В грязи снаружи стоял человек, которого я увидеть не ожидал. Великий визирь Эбра перебирал молитвенные четки и возносил хвалы Лат, по своему обыкновению.
Он не замечал меня, пока я не врезал ему кулаком по лбу. Он завалился в грязь, и я оседлал его. Но янычары оттащили меня, прежде чем я успел его измордовать. Один двинул мне локтем по груди с такой силой, что ребра чуть не вылезли изо рта. Они толкнули меня на колени.
Оглушенный Эбра сел и зашвырнул четки куда подальше. Поднявшись на ноги, он прижал руку ко лбу и сплюнул на землю.
– Ярость любовника жарче адского пламени. Ты всегда был лихим, но достаточно ли этого, чтобы посвататься к принцессе из рода Селуков? – Он покачал головой. – Как бы ни превозносили нас в легендах, мы навеки останемся лишь слугами на их земле.
Я не мог стряхнуть с себя янычар.
– Да пошел ты в задницу!
– Я был прав. Ты в самом деле хочешь на ней жениться, но первое слово за Шахом Морей. Похоже, ты все это время был трусом. Что ты за герой без смелости?
– Ты был прав? Держи карман шире! Мы отвоевали Костани. Победили Михея. И все это без твоей помощи.
Шелка Эбры запачкались глиной. Один из янычар принес ему влажную тряпицу, чтобы приложить к глазу, но он отбросил ее в грязь. А потом подошел и прошептал мне на ухо:
– И оно того стоило?
Янычары прижали меня к земле. Эбра свистнул, и они меня отпустили. Я обернулся посмотреть, как они уходят.
Целители перенесли Сади в Небесный дворец, в комнату с верандой, чтобы впустить свежий воздух. Мы с Несрин провели эту ночь на шелковых узорчатых коврах. Целители каждые несколько часов приносили новые благовония, в основном ромашковые и марантовые. Когда они помыли Сади, я увидел, как она распухла. Ее лодыжки словно наполнились водой, от которой посинела кожа.
Я молился всем заступникам. Молился святому Низаму, святой Кали, святому Хисти и десяткам других, которых знал только по именам. Я просил их умолить Лат, чтобы позволила Сади проснуться. И я молился самой Лат, хотя от этого никогда не было толку. Возможно, как внушал Источник, она слушает только тех, кто обитает рядом с ее троном, и до нее доходят только молитвы чистых сердец. Но разве она создала сердце более чистое, чем у Сади?
На следующий день я проснулся под щебетание птиц. Сквозь облака занималась прохладная заря, а легкий ветер нес с моря тепло.
Но Сади неподвижно лежала на подушках, словно мирно спала. Ее грудь не поднималась. Я приложил ухо к ее сердцу
