С лестницы вспорхнул Кинн. При виде Лабиринта он выпучил маленькие глазки. Когда он приземлился рядом со мной, с его бедра слетело перо.

– Она права, – сказал он. – Ты не должен туда идти.

– Не говори мне, что я должен делать, цыпленок. Ваша братия доказала свою бесполезность.

Брови Несрин удивленно приподнялись.

– Ты снова говоришь с джинном?

Я отвернулся от них и сделал несколько шагов в Лабиринт.

– Неужели тебя ничем не остановить? – взмолился птах. – Ты так решительно настроен покончить с собой?

– Либо я получу там то, что мне нужно, либо умру. Никогда мне не давали более понятных вариантов.

– Ошибаешься, – сказал Кинн. – В этом месте бывает участь и пострашнее смерти.

– Ну и пусть. Я приму любую судьбу, только не эту. Не ту, которую назначила мне Лат, когда все, кого я люблю, умирают у меня на глазах. Там, внизу, у врат ада, судьбы пишут темные боги. Ахрийя. Хавва. Пусть они услышат мою молитву и напишут что хотят. Я с радостью это приму. И сделаю все, о чем они попросят. Пойду, куда они пожелают. Но я не смирюсь с проклятой судьбой от Лат.

Кинн вспорхнул мне на плечо и надел мне на шею тонкую цепочку. На ней мерцала подвеска – та, которую я заметил на нем раньше. От белого кристалла исходил неяркий перламутровый свет.

– Это еще что? – спросил я.

– Не знаю. Саран велела дать его тебе, если ты когда-нибудь войдешь в Лабиринт.

– Саран? Женщина-павлин?

Внутри кристалла мелькнул белый свет – как от звезды. Почему-то от этого мне стало грустно.

– Не трогай кристалл руками, – предупредил Кинн. – Он обжигает.

Я сунул его под рубашку.

– А что еще он может?

– Он защитит тебя от колдовства. Если ты думаешь, что земные джинны владеют могущественной магией, то просто еще не видел, на что способны джинны внизу.

Несрин обняла меня.

– Надеюсь, ты вернешься. – От ее слез моя щека стала мокрой. – Я буду за тебя молиться. И не прекращу, пока снова тебя не увижу. Но, что бы ты ни делал, не сходи с праведного пути, как тот огненный маг, потому что в этом случае я не успокоюсь, пока не убью тебя.

Я разомкнул объятия, отвернулся от ее потерянного взгляда и начал спуск.

32. Михей

Я проснулся в темноте с окровавленными губами, на грудь давил огромный валун.

Мои легкие не наполнялись, и я хрипел на вдохе. Боль была такой, словно один меч пронзил мой живот, другой – спину, а третий – бок. Ах да, рутенец ударил меня ножом прямо в почку.

Я шевельнул рукой, чтобы потрогать рану, и почувствовал мягкую повязку. Кто позаботился обо мне?

Я попробовал спихнуть с груди валун, но его там не было. Тяжесть исходила изнутри, от мышц и костей. Я пощупал землю под собой и стену сзади. Холодные. Гладкие, как обкатанный водой камень.

Вокруг царила настоящая тьма. Ни мерцания, ни отсвета. Если бы не твердая земля и боль, я заподозрил бы, что не существую. Что я всего лишь проблеск мысли в сознании бога (какой бы там бог нас ни создал).

Когда я попытался встать, боль в груди, боках и животе вспыхнула так, будто я залпом выпил кипяток. Я успокоился и сидел неподвижно.

По крайней мере, я не мертв. Или мертв и нахожусь в Баладикте?

Я не знал, кому молиться в эти тошнотворные минуты. Я хотел бы умереть с верой на устах и в сердце. Смертью верующего. Но тогда моя душа уйдет в Баладикт, и было ясно, кто хозяин Баладикта – бог, которому я отказался служить, потому что не могу служить тому, кого не люблю.

В детстве нас учили, что Архангел и Двенадцать милосердны, справедливы и добры. Что они любят нас, даже когда мы грешим. И ниспосылают наказание грешникам, чтобы очистить их от греха, как огонь очищает золото. Так что если кто-то и страдал из-за жестокости жизни, то это все из любви.

Тех, кто совершает добрые дела, ждет награда в следующей жизни. После воскресения у Фонтана ангел Принципус станет судить нас. Он записывал все наши добрые дела и грехи в две книги, которые взвесит на весах.

В народной сказке, которую рассказывал отец, пусть и не канонической, говорится, что ангел Цессиэль спрячет в книге добрых дел кусочек свинца, чтобы она весила больше, даже если добрые дела окажутся легче грехов, и что Цессиэль не могла сделать это сама. Архангел в своем безграничном милосердии попросит ее об этом, чтобы как можно больше людей могло попасть в его рай.

Никто не знал, что собой представляет рай, за исключением того, что в нем будет двенадцать уровней, наивысший из которых вознесет тебя ближе к Архангелу. Но даже самый нижний – благословенное место, которое никто не в силах постичь. Я всегда метил на этот нижний уровень и надеялся на увесистый кусок свинца в своей книге. Но какое теперь это имело значение? К чему были все молитвы? Стоило ли цепляться за бога, оказавшегося бессильным против другого, более великого?

Вдалеке показался свет. Теплое сияние приближалось ко мне вместе с шорохом шагов.

– Благодарение ангелам, ты очнулся.

Сирмянский акцент.

– Беррин? Где мы?

Он опустился на колени рядом со мной и поднес к лицу фонарь. На его щеках красовалась всклокоченная борода.

– Мы возле ворот в ад.

– И что? Ты ищешь выход? Мы его никогда не найдем.

– Я ищу ту девушку.

– Ашеру?

– Не Ашеру, девушку. Юную. Беременную, – сказал Беррин. – Она привела меня сюда, а теперь я не знаю, куда она ушла. Каждый туннель, похоже, ведет ко входу в четыре или пять других туннелей, расходящихся в разных направлениях и ведущих ко входу в следующие туннели, расходящиеся в разных направлениях. Здесь ничего не понять.

– В прошлый раз мы прошли только благодаря светлячкам Ашеры.

– Девушка сказала, что знает дорогу.

– Да что еще за девушка?

– Та, что притворяется твоей дочерью!

Я надеялся, что это не она, демоническая Элли, подарившая мне руку, вернувшая здоровье и взявшая в уплату мое семя.

– Ты что, нес меня всю дорогу сюда? – спросил я.

Беррин бродил от проема к проему. Тьма душила свет его лампы. Я едва видел его с нескольких шагов.

– Ты ужасно высокий, – хрипло усмехнулся он. Каким-то образом он сохранил бодрость духа. – Но в подземелье сильно отощал.

– А ты что делал все это время?

– Склонился перед Ираклиусом… Затем взял аркебузу