через дырку от пули. Там забаррикадировался отряд аркебузиров. Если экскувиторы – их враги, тогда, вероятно, я – друг. Они выстрелили в меня, проделав в двери очередную дырку.

– Я пленник из темницы! – прокричал я, прижавшись к стене. – Ищу, где можно укрыться. Вы мне поможете?

– Брось топор и подходи, медленно, – раздался голос с сильным акцентом. Я не понял, откуда человек родом.

Разумно ли я поступал? Или лучше попытать счастья, поднявшись этажом выше?

Я положил топор на пол и приблизился к ним. Один воин слева наставил на меня аркебузу из-за перевернутого буфета. Другой, что справа, растянулся на полу за перевернутым столом, выставив в мою сторону длинный ствол. Прямо передо мной стоял выходец из Шелковых земель и целился в лицо.

– Так ты тот самый забадар, которого взяли в плен, – сказал он и жестом велел мне скрыться за баррикадой. – Сделаешь какую-нибудь глупость, и я тебя пристрелю. – Он вручил мне аркебузу. Такие использовали в армии Михея – с вращающимся барабаном с четырьмя пулями. – Возьми под прицел вход.

– Почему они на вас нападают? – спросил я.

Он был лысым, с тонкими кудрявыми бровями и густыми, еще более кудрявыми усами.

– Никто из нас не хочет попасть в Гиперион. А ты хочешь отправиться в эту кучу вонючего дерьма?

Я покачал головой. У его аркебузы ствол был тоньше, а отверстий в барабане больше – на семь пуль. Что еще удивительнее, у спускового крючка не было видно фитиля.

– Я никогда не видел такого оружия, – сказал я.

– Потому что оно единственное в своем роде.

Только гений мог изобретать новые устройства из металла и огня. А потом я вспомнил слова Айкарда, что у Михея есть механик из Шелковых земель, который делает ему оружие. Хумайра тоже говорила о нем, хотя я не мог припомнить его имя.

– Ты настоящий Таки в оружии, – сказал я. – Ты должен объяснить мне, как работает новая аркебуза.

– Не понимаю, что это значит и с какой стати я должен тебе это объяснять.

– Если мы выживем и шах вернет себе трон, я замолвлю за тебя словечко.

Он вздохнул, будто с сожалением.

– Мы уйдем еще до прибытия шаха.

– Разве ты не хочешь увидеть свою жену?

– Которую из них?

– Ту, которую ты держал в клетке.

Он потрясенно охнул. Его ноздри раздулись.

– Она цела?

– И прекрасно себя чувствовала, когда я видел ее в последний раз. Она рассказала, что ты спас ей жизнь и даже научил говорить по-крестески.

– Хумайра быстро учится. – Его взгляд смягчился. – Я и представить себе не мог, что ты с ней знаком. Меня зовут Джауз.

– Что ж, Джауз, я уверен, что шах с радостью возьмет тебя на службу. И будет благодарен за то, что ты спас мать принцессы, пусть и таким странным образом.

– Когда это произошло, шах был там. Я смотрел, как Михей перебил всю его семью, и ничего не сделал, чтобы это остановить. Ни один мужчина не простит такого, не говоря уже о шахе.

– А ты мог это остановить?

Джауз покопался в памяти. А потом сказал:

– В войне побеждает самый кровожадный мясник. А тому, у кого кишка тонка, чаще всего эти кишки выпускают наружу. Но перебить царскую семью я никому не посоветую. – Он покачал головой. – Думаю, эту ошибку Михея, как и многие другие, уже не исправить. А потом я видел, как шар из зеленого огня за считаные секунды расплавил тысячу солдат в доспехах. – На его крепком лбу выступил пот, словно он до сих пор чувствовал жар того огня. – Михеем завладела тьма, и боюсь, конец еще не близок.

Мы удерживали свою позицию до конца дня, отразив несколько атак паладинов и экскувиторов. А в перерывах я лучше познакомился с Джаузом, он даже подлатал рану у меня на голове. Он был потрясен, услышав, что Ашера была моей женой.

Когда мы разделили несколько недозрелых фиников, прячась за опрокинутым столом, Джауз рассказал мне о ней все, что знал: ужасающая история, в которой невозможно было узнать Лунару. Я попытался сопоставить знакомую мне Лунару с той, что была в его рассказе, но пришел в замешательство. Может быть, я что-то упустил? Неужели Лунара втайне всегда была такой холодной, бесчувственной, злобной? Возможно, моя любовь заслонила ее истинную сущность. Я вспоминал наше детство и цветущие дни юности, но не мог найти ни одного проявления жестокости Лунары. Могут ли годы так сильно изменить человека?

Меня они изменили. Из героя превратили в труса. Быть может, ее так изменила потеря сына, нашего сына. Мальчика, которого мне не довелось знать, которого я никогда не увижу. У меня забрали еще одно дитя. Мне не хотелось думать об этом, потому что одна только мысль наполняла меня ядовитой злобой, а мне и так нужны были все силы, чтобы пережить творящийся ужас.

– Неужели она не была добра хотя бы мгновение? – спросил я Джауза.

Он ел финики в очень странной манере: вместо того чтобы прожевать и выплюнуть косточку, он выдавливал ее рукой.

– Хочешь знать, осталось ли в ней хоть что-то хорошее? Я такого не видел, ни разу. Не пойми меня неправильно, но, если бы она сейчас стояла передо мной, я не стал бы раздумывать – сразу начинил бы ее пулями.

Его слова меня задели. Мысль о ее смерти ранила, как и всегда. Лунара по-прежнему занимала место в моем сердце, кровоточащем каждый день с тех пор, как она ушла.

– Вот что я тебе скажу, – продолжил Джауз, выбросив финиковую косточку. – В Шелковых землях любят разбираться, как все устроено. Почему летом дни становятся длиннее. Почему приливы мощнее в полнолуние. Почему от селитры вялится мясо, а угли лучше горят. Но если бы я попытался разобраться в том, что делает Ашера… – Он поежился. – Боюсь, нам не положено это знать.

При мысли о том, как далеко она зашла, меня задушила печаль. Если все сказанное им правда, моя Лунара мертва.

Джауз подкрутил усы.

– Даже не знаю, стоит ли об этом упоминать… – Он быстрее затеребил усы. – Однажды я видел, как она кормит птиц. Черных дронго в саду.

Доброта к животным… И при этом она оставила нашего сына умирать в пустыне. Да и птицы никогда не голодают, это был бессмысленный жест.

На третье утро все шаги над нашей головой затихли. Больше не раздавались крики и лязг стали. В Небесном дворце стало тихо, как в склепе.

Прежде чем мы ушли из дворца, Джауз отдал мне свою необычную аркебузу.

– Там, куда я