– Благодарение Лат. – Но напряжение все еще душило меня. – Ты слышал что-нибудь о Сади?

– Ничего. Но ты послушай, и очень внимательно. Шах приближается. У Иосиаса не хватит людей, чтобы удержать город, и еды, чтобы их кормить. Он сбежит в Гиперион, взяв тебя в заложники, и оттуда, скорее всего, попытается обменять тебя на свою дочь. Это твой шанс спастись.

Айкард просунул сквозь решетку кинжал. Я вытащил его из богато украшенных ножен: изогнутый, острый, из прочной стали.

– Ему я тоже дам такой. – Айкард мотнул головой в сторону Михея, спавшего у стены, свесив голову набок. – Экскувиторы – не пустяк. Тебе понадобится его помощь.

– С чего ты взял, что я не проткну его?

– Делай что хочешь. Просто знай, что я выполнил свою часть работы.

– Пытаясь услужить многим хозяевам, ты угодил хоть одному?

– Я служу одному хозяину – моему сердцу, – ответил Айкард. – И добру, к которому оно взывает.

– Вечные банальности, – усмехнулся я. – Тебя невозможно прочесть, но я уверен, что ты этим упиваешься. Спрошу в последний раз – кто ты на самом деле, Айкард?

Он набрал воздуха, будто собираясь ответить. Затем уставился в потолок и смиренно выдохнул.

– Все, даже Михей, верят, что я Айкард из Саргосы. Но скажу тебе по секрету… – Он подошел ближе и понизил голос. – Это лишь еще одна роль, которую я играю на гораздо более грандиозной войне. Такой, что ты и вообразить не можешь ее масштаб.

Уже попахивало дерьмом козлиным…

– Это все, что ты хочешь сказать? Сколько слоев лжи ты бесстыдно нагромождаешь на себя?

Он прикрыл рот рукой и прошептал:

– Вот тебе правда. Я родился на острове, которого нет ни на одной карте. Я никогда не забуду, как семь раз в год в небе появлялись колонны света, простиравшиеся от моря до самых небес. Это был такой язык. Нечто в глубинах океана говорило с чем-то, парящим в облаках.

Я так замотал головой, что она едва не отвалилась.

– Что за ерунду ты несешь?

– Ты же хотел знать, кто я, разве нет?

– Я не это имел в виду. Я хотел знать, на чьей ты стороне. Историю своей жизни расскажешь как-нибудь при случае под кальян.

Он ухватился за решетку, просунул сквозь нее голову и, не мигая, произнес:

– Я на стороне человека.

Вдалеке стражник постучал рукоятью меча о прутья решетки.

– У меня мало времени. Спрячь кинжал. – Айкард поклонился мне, словно шаху, выражение его лица потеплело. – Надеюсь увидеть тебя, когда войны между людьми закончатся. Когда действительно сможет воцариться мир.

С моего языка сорвались слова шаха Мурада:

– Мир – это болезнь.

Айкард покачал головой.

– Только потому, что мы не доверяем друг другу.

Он поговорил с Михеем какое-то время и сунул ему кинжал.

30. Михей

Я спрятал кинжал Айкарда в щель под кучей червивого сена. Ни один стражник не станет прикасаться к этому сену.

Надеюсь, рутенец, которого, как я узнал, звали Кева, поступил так же умно. Я ему не особенно нравился, но все же надеялся, что он поставит выживание выше жажды мести. Но, опять же, импульсы часто берут верх над здравым смыслом.

Ашера все мне рассказала. Его дочь звали Мелоди. Я убил ее на морской стене, после того как она отрубила мне руку. Сама Ашера – это Лунара, его жена. Забавно, как крепко я связан с человеком, которого даже не видел, пока не оказался в этой темнице. И все же так и работает судьба – связывает нас даже через границы империй и веры. Но это была жестокая судьба, построенная на обмане. Боги, если они есть, смеялись над нами. Он варился в своей ненависти, а я – в отвращении к себе за все, что сделал во имя какого-то бессильного ангела.

Крестеское завоевание окончилось катастрофой, и все потому, что какой-то насмешливый бог воскресил Ираклиуса. Преследовать армию так далеко вглубь страны было ошибкой, которой я никогда бы не совершил. Поэтому я выигрывал войны, изменившие судьбу стольких стран, что мне не хватит пальцев их сосчитать. Чем бы это ни закончилось для меня, крестеские отцы будут рассказывать мою историю сыновьям, и сыновья скажут, что я не только защитил веру, но и вернул святую землю, а потом какой-то тщеславный старик и его вялый сын потеряли ее. От этой мысли я чувствовал опустошение.

Однажды – не знаю, через десять дней после моего пленения или через сто, – в подземелье спустились экскувиторы. На серебряных доспехах красовались четыре бдительных глаза ангела Цессиэли. Глаза располагались ромбом, напоминая мне о черном бриллианте в облаках. Что может быть хуже, чем осознание, что все эти ангелы – лишь слуги Хаввы?

Экскувиторы, чужеземцы из Темза, хранили верность только императору. И славились как самые свирепые и искусные воины. Я когда-то сказал, что один янычар стоит десятерых мужчин. Один экскувитор, без преувеличения, стоил троих янычар. Но главный вопрос заключался в том, скольких экскувиторов стоил я?

Я не понимал, насколько слаб, пока не встал. Просто мешок с костями. Мой друг рутенец выглядел не лучше, но его жалкий вид хотя бы приукрашивали светлые кудри.

Когда стражник вошел в мою камеру, я воткнул нож ему в печень, выхватил его короткий меч и полоснул по шее.

В коридоре кто-то вскрикнул, и на пол упало тело. Прежде чем я успел посмотреть, ко мне ринулись три экскувитора.

Заблокировав удар меча железной рукой, я начисто отрубил еще одному голову. Следующий экскувитор был крупнее меня и, несомненно, умело владел топором, но я окрасил его каштановую бороду в красный, уклонившись от выпада и порезав ему глаза.

Оставшийся экскувитор умчался за подкреплением, а рутенец закричал от боли. Стражник душил его, прижав к стене, а он изо всех сил пытался вырваться. Я подобрал с земли топор, прицелился и метнул орудие в спину стражника.

Этого оказалось недостаточно, чтобы задобрить рутенца. В его глазах вспыхнул огонь ненависти, и он ринулся на меня с булавой экскувитора. Я встретил его удар железной рукой и сделал выпад мечом. Он отступил, а затем обрушил на меня булаву так, будто она молоток, а я гвоздь. Я ухватил булаву черной рукой. Из какого бы металла тьма ни отлила ее, она была лучше любого оружия.

Рутенец бросил булаву и повалил меня на землю. Врезал мне в челюсть. Кровь отдавала железом и кислотой, и я давился своими зубами, пока не пнул