Разрыв между двумя судами стал неуклонно расти. Себастьяну видно было, как немецкий офицер выволок из рулевой рубки испуганного аскари и принялся немилосердно колотить его по голове, но ни пронзительный визг тевтонца, ни его ярость ситуации нисколько не изменили – расстояние между паровым катером и парусником продолжало быстро увеличиваться. А вопли немецкого офицера потонули в ликующих криках команды парусника: люди топали ногами, прыгали и плясали по палубе, не в силах сдержать буйной радости.

Кормчий-араб подскочил к бочке с водой, развернулся задом и задрал свою грязную робу, издевательски демонстрируя немцу с его командой голую задницу.

11

Парусник степенно удалялся: сначала вышел за пределы досягаемости винтовочных пуль, а потом и вовсе скрылся из виду, а охваченный бессильной злобой Герман Флейшер все еще пребывал в состоянии, близком к эпилептическому припадку. В отчаянии он бегал по крошечной палубе катера, неистово размахивая огромными, с окорок, кулачищами, а его верные аскари метались из стороны в сторону, стараясь от них увернуться. Сам комиссар время от времени приближался к неподвижному телу лежащего без сознания рулевого и злобно пинал его ногой. Но ярость его в конце концов перегорела и несколько поутихла, и он отправился на корму. Перегнувшись через поручни, Флейшер пристально разглядывал намотавшийся на гребной винт огромный пучок сети.

– Сержант! – хриплым, надрывным голосом воззвал он. – Послать двух человек с ножами за борт и быстро срезать эту дрянь!

Вокруг него вдруг воцарилась полная тишина, всякое движение сразу прекратилось. Каждый из подчиненных пытался сжаться в комок, стать невидимкой, исчезнуть – лишь бы только выбор не пал на него. Сержант отобрал двоих «добровольцев», приказал им раздеться догола и подтолкнул к корме, не обращая внимания на испуганные, умоляющие взгляды этих бедняг.

– Поторопи их, – проворчал Герман.

Сам же он направился к своему складному стулу. Его личный мальчишка-денщик уже успел сервировать на столике ужин вместе с обязательной кружкой пива, и Герман набросился на еду.

Вдруг со стороны кормы раздались писк и громкие всплески, а затем яростные винтовочные выстрелы. Герман сдвинул брови и оторвал глаза от тарелки.

– Одного из наших людей утащил крокодил, – в смятении доложил ему сержант.

– Ну так что ж, пошли вместо него еще одного, – отозвался Герман.

С неизменным удовольствием он вернулся к еде. И последняя порция колбасы показалась ему особенно вкусной.

Сеть намоталась на лопасти и вал винта так плотно, что последние куски ее уже при свете лампы удалось снять только в час пополуночи.

Когда паровой катер медленно, с трудом двинулся вниз по протоке к морю, выяснилось, что несущий вал двигателя шатается, один из его подшипников был явно неисправен: даже при вчетверо меньшей скорости со стороны кормы доносились угрожающий стук и звуки пробуксовки.

Наступил мертвенно-бледный, серовато-розоватый рассвет; когда они, словно крадучись, прошли мимо последнего мангрового острова, команда воспрянула духом, и катер вышел из протоки навстречу лениво колыхающимся водам Индийского океана. Утро было безветренным, стоял мертвый штиль, и Герман без особой надежды стал всматриваться в туманную полумглу, за которой скрывался далекий горизонт. Он приказал плыть так далеко, надеясь на тот, впрочем маловероятный, случай, что ночью, в темноте, корабль беглецов натолкнется на какую-нибудь илистую отмель, которые частенько попадались на этой реке, и застрянет.

– Стоп машина! – крикнул он своему побитому штурвальному.

Стук измученного двигателя умолк, и катер тяжело заколыхался на маслянистой зыби медленных океанских волн.

Значит, они удрали, и следа от них не осталось. Выходить на поврежденном катере в открытое море опасно, тут рисковать никак нельзя. Он должен возвращаться, придется бросить эту дряхлую парусную посудину вместе с ее грузом слоновой кости, с ее командой претендентов на виселицу, черт с ними, пускай плывут себе к негодяям и морским разбойникам в Занзибар.

Комиссар угрюмо смотрел на просторы открытого океана, оплакивая в душе потерянный груз слоновой кости. Он ведь стоил, наверное, не менее миллиона рейхсмарок, и лично его неофициальная комиссия за такой груз могла быть очень даже приличной. И еще он горевал о том, что из его рук ускользнул этот англичанин. Вешать англичан ему еще не доводилось.

Флейшер вздохнул и попытался утешить себя мыслью о том проклятом американце, который сейчас небось переваривается в утробе крокодила, хотя, откровенно говоря, его бы больше утешило, если бы он своими глазами видел, как этот негодяй извивается и дрыгает ногами в петле.

Комиссар еще раз вздохнул. Ну уж ладно, ничего не поделаешь. По крайней мере, этот бандит Флинн O’Флинн, неизменно присутствуя на границе, больше никогда не станет для него источником постоянной тревоги, а кроме того, не придется больше страдать от придирок губернатора Шее и его бесконечных требований предоставить ему голову Флинна.

Теперь было время завтрака. Флейшер хотел было уже отвернуться, но тут вдалеке, в свете разгорающегося утра внимание его привлек какой-то предмет.

Чем дольше Герман смотрел на него, тем все более отчетливо вырисовывался длинный, низкий его силуэт. Аскари тоже заметили этот, теперь уже казавшийся огромным силуэт корабля и подняли крик. Квадратные орудийные башни с тонкими пушечными стволами, три высокие дымовые трубы, четкие геометрические линии снастей и палубных надстроек.

– «Блюхер»! – в диком восторге заорал Герман. – Боже мой, это же «Блюхер»![26]

Он узнал этот крейсер, поскольку видел его менее полугода назад стоящим на рейде в заливе Дар-эс-Салама.

– Сержант, тащи скорее ракетницу! – приплясывая от возбуждения, приказал Флейшер.

В ответ на срочное сообщение Германа губернатор, должно быть, выслал крейсер «Блюхер», приказав ему немедленно двигаться на юг и блокировать устье реки Руфиджи.

– Двигатель запустить! Schnell! Курс на крейсер! – крикнул он рулевому.

А сам вставил толстую сигнальную ракету в казенник ракетницы, со щелчком закрыл ее и направил ствол в небо.

Рядом с высоким корпусом крейсера катер казался совсем крохотным, словно плавающий листик дерева рядом с лодкой. Герман опасливо посмотрел на спущенную по борту хлипкую веревочную лестницу, по которой ему предстояло подниматься на борт корабля. Его аскари услужливо помогли ему благополучно преодолеть узенький зазор между судами, и Флейшер с минуту в полном отчаянии висел над водой, пока не нащупал ногами перекладины, а потом с огромным трудом начал свой подъем. Пот катился с него градом, когда двое матросов помогли ему ступить на палубу и увидеть перед собой почетный караул из десятка с лишним матросов. Караулом командовал юный лейтенант в накрахмаленной до хруста белоснежной тропической форме.

Герман отделался от услужливых рук матросов и, щелкнув каблуками, встал по стойке смирно.

– Комиссар Флейшер, –