плотик, оставленный отливом между корнями мангровых деревьев. Каждую секунду ожидая услышать сзади скользящий звук нападающей огромной рептилии, он добрался до первого мангрового дерева и, весь покрытый толстым слоем черной грязи, с лицом, искаженным от ужаса, перекатился на бок и оглянулся назад, губы его шевелились, изо рта вылетали какие-то бессвязные звуки.

Крокодил был уже у самого берега, но все еще находился в воде. Видна была только его голова с маленькими и яркими свиными, посаженными на наросты ороговевшей чешуи глазками, которыми он не мигая смотрел на Флинна.

На грани отчаяния Флинн глянул по сторонам. Он находился на крохотном илистом островке, в самом центре которого росло десяток с лишним мангровых деревьев. Стволы их были вдвое толще грудной клетки мужчины, но до десяти футов от земли совершенно голые, без единой ветки, с гладкой и скользкой от ила корой, усеянной небольшими колониями пресноводных мидий. Влезть на такое дерево Флинн не смог бы, даже будучи здоровым, а уж с раненой ногой добраться до нижних ветвей для него сейчас было просто немыслимо.

Он отчаянно завертел головой, пытаясь найти хоть какое-нибудь оружие – все равно что, не важно, лишь бы было чем защититься. Но ничего не увидел. Ни сучка, ни выброшенной на берег коряги, ни камня – вокруг него была только гладкая поверхность черного скользкого ила.

Флинн снова посмотрел в сторону крокодила. Тот не двигался. В груди зашевелилась хлипкая надежда: а вдруг он побоится и не станет выходить на топкий илистый берег, но надежда умерла, не успев родиться. Нет, этот зверь обязательно выйдет. Каким бы трусливым ни было это отвратительное чудовище, пройдет время, и оно наберется смелости и все-таки выйдет. Крокодил уже почуял свежую кровь и понял, что человек ранен, что он беспомощен. И обязательно выйдет.

Испытывая страшную боль, Флинн оперся спиной о корни дерева, и ужас его несколько улегся, превратившись просто в страх, размеренно пульсирующий в унисон с его болью в ноге. Пока он, охваченный паникой, удирал вглубь островка, довольно плотный ил попал в рану и залепил отверстие, которое проделала в ноге пуля, тем самым остановив кровотечение. Но теперь это не имеет никакого значения, подумал Флинн, и вообще ничто теперь не имеет значения. Кроме этой твари, ждущей, когда аппетит пересилит ее робость, сгладит нежелание покидать родную стихию. Это может произойти через пять минут или через полдня, но рано или поздно крокодил оттуда выйдет.

Вокруг его морды поднялась небольшая рябь, первый признак того, что чудище пошевелилось, и длинная, покрытая чешуей голова на дюйм подвинулась ближе к берегу. Флинн оцепенел.

Вот уже показалась его спина – узор чешуи на ней был похож на зубья пилы, – а за ней и хвост, украшенный двойным гребнем. Осторожно переступая коротенькими, кривыми ножками, зверь вразвалочку пошлепал по мелководью. Широкое, как у тяжеловоза першеронской породы, тело его, весом более тонны холодной, закованной в чешую плоти, блестело влагой. Вот он вышел из воды. Проваливаясь в мягкий ил по колено и оставляя на нем след своего брюха, крокодил двинулся вперед. Не сводя с Флинна маленьких глазок и зловеще скалясь, он демонстрировал свои местами выщербленные, кривые и длинные желтые зубы.

Он подходил так медленно, что прислонившийся к дереву Флинн ничего не предпринимал, словно загипнотизированный приближающимся к нему переваливающейся походкой животным.

Протопав по берегу половину пути, крокодил остановился и припал к земле, еще шире скалясь, и до ноздрей Флинна донесся его запах: тяжелый душок протухшей рыбы и мускуса.

– Проваливай! – заорал на него Флинн, но тот оставался на месте, не двигаясь, и не мигая смотрел на свою жертву. – Проваливай!

Флинн набрал пригоршню грязи и швырнул в чудовище. Зверь чуть присел на своих коротеньких, толстых лапах, а мощный, украшенный гребнем хвост, слегка выгнувшись вверх, застыл в воздухе.

Всхлипывая, Флинн зачерпнул еще грязи. Длинные, зубастые челюсти на дюйм раздвинулись и снова захлопнулись. Флинн слышал, как щелкнули при этом зубы… и вдруг крокодил бросился к нему. Бросился с невероятной скоростью через грязь, продолжая все так же скалиться.

На этот раз Флинн насмерть перепуганным голосом сумасшедшего что-то залопотал и беспомощно скорчился меж корней дерева.

Но тут неожиданно до его слуха, словно откуда-то из иного мира, донесся низкий раскат выстрела; крокодил, опираясь на хвост, вдруг поднялся на задние лапы, и эхо выстрела утонуло в его пронзительном, свистящем вопле. Раздался еще один выстрел, и Флинн услышал, как о чешуйчатый корпус чудовища шлепнулась пуля.

Разбрасывая вокруг себя брызги грязи, гигантская рептилия принялась извиваться в судорогах, и вдруг, высоко поднявшись на задние лапы, крокодил снова рухнул и тяжело, враскорячку побежал к воде. Вслед ему снова и снова гремели выстрелы, но зверь, ни на секунду не замешкавшись в своем бегстве, бросился с берега в воду – гладь реки под его телом взорвалась тысячами брызг, сверкающих, как осколки разбитого стекла, – и пропал, только круги побежали в разные стороны.

К берегу, подгоняемая мощными взмахами весел, быстро приближалась долбленка, а на носу ее с дымящейся винтовкой в руках стоял Себастьян Олдсмит.

– Флинн, Флинн, тебе не досталось? – тревожно кричал он. – Как ты? С тобой все в порядке?

– Бэсси… – едва сумел прохрипеть Флинн. – О-о, Бэсси, мальчик мой, в первый раз в жизни мне так приятно видеть тебя.

И, почти потеряв сознание, он обмяк на корнях мангрового дерева.

9

Когда каботажное суденышко бросило якорь у Собачьего острова, солнце жарило немилосердно, но в узкой протоке между зарослями мангровых деревьев задул устойчивый ветерок и пошевелил обвисший было на мачте парус.

Обвязав веревочной петлей под мышками, свесившего ноги Флинна подняли над долбленкой и перенесли на борт корабля. Себастьян уже был готов принять его и осторожно опустить на палубу.

– Поднять этот чертов парус, давай-давай, к дьяволу, поскорей выходим в море, – тяжело дыша, проговорил Флинн.

– Я должен осмотреть твою ногу.

– Это не к спеху. Говорю тебе, надо выходить отсюда как можно быстрей. У немцев паровой катер. Они будут нас искать. Могут наткнуться на нас в любую минуту.

– Но нас ведь трогать нельзя, мы под защитой флага, – запротестовал Себастьян.

– Слушай сюда, тупой англичанин, черт бы тебя побрал, – проговорил Флинн, взвизгивая от боли и нетерпения. – Этот фриц – душегуб. Он заставит каждого из нас поплясать в петле, ему наплевать, есть у нас флаг или нет. Так что не спорь со мной, скорей поднимай парус!

Они положили Флинна на одеяло в тени высокой ютовой надстройки, и Себастьян поспешил выпустить команду корабля из трюма. Они